ДНЕВНИКИ

автомобильную катастрофу. Радость [родителей] Миши и Зишки: 'Слава Богу, могло быть настолько хуже'. И в свете этой радости, этого прикосновения к самой жизни – ужас от суеты, от поверхностности 'повседневности'…

Письмо от Иваска – о статье о Варшавском в 'Континенте': 'А Вы всех и все понимаете – и Исаича, и Варшавского…' Полное разочарование в 'третьих' – это 'маразм, мародеры и ненависть к России…' Он занят теперь 'четвертыми' – в Москве.

Вторник, 27 февраля 1979

Чтение вчера книги R.Bornert о византийских литургических комментариях (в связи с лекцией для Dumbarton Oaks1 ). Лишний раз убеждаюсь в своей отчужденности от Византии, если не в некоей даже враждебности к ней. В Библии – 'масса воздуха', в Византии какой-то вечно 'спертый воздух'. Все тяжеловесно, и все как-то изнутри неподвижно, окаменело. И, как только спускаешься с 'высот' – Палама и др., немножко глупо. Комментарии к Литургии Германа Константинопольского – это какое-то духовное убожество… Нагромождение символов, пустых объяснений, липкого 'благочестия'. Дьяконы – ангелы; пресвитеры – - Авраам, Исаак и Иаков и т.д. Зачем все это нужно… Удивительно, однако, что 'византийская' Литургия в основном все это выдержала и пережила, не допустила этого в само 'святое святых'… А у нас все 'воскрешают' Византию, в ней чего-то 'ищут'.

Моя 'интуиция' все та же: 'переложение' опыта Церкви с эсхатологического на 'мистериалъный' ключ. Тут Платон оказался сильнее Библии, Платон и христианская империя, 'христианский мир'. Чего, мне кажется, не понимают: эсхатология 'интересуется' миром, тогда как 'мистериология' к нему равнодушна. Полное равнодушие Византии к миру поразительно. Драма Православия: у нас не было ренессанса , не было пускай даже греховного, но освобождения от 'сакральности'. Вот мы и живем потому в несуществующих мирах – в Византии, в святой Руси, где угодно, только не в своем времени.

Дождь. Мокрый снег. Какие-то грязные сумерки с утра за окном. И заранее – утомление от надвигающегося Поста, что значит: поездок, лекций, дополнительного напряжения…

1 Центр византийских исследований в Вашингтоне.

452

Пятница, 2 марта 1979

Я не знаю, сколько людей чувствуют безмерность 'человеческой комедии', разыгрывающейся сейчас в мире, которую мы можем преудобно созерцать каждый вечер по телевидению. Если бы не было повсюду гибели людей, умирающих неизвестно за что, нужно было бы только хохотать, то есть решительно отказываться принимать всерьез эту низкопробную, грубую игру и клоунов* с таким чувством собственной 'миссии' ее играющих. Вчера вечером опять этот трагикомический Хомейни, опять эти безумные толпы и вещания об 'Исламской республике'… Опять улыбающиеся Картер и Бегин. Опять эти несчастные азиаты, быстро-быстро стреляющие из пулеметов друг в друга. А Запад – это одна сплошная 'забастовка'… И если вдуматься глубже, то смысл происходящего раскрывается, мне кажется, прежде всего во всеобщем отказе от той экономической 'редукции', к которой принудили современного человека обе идеологии – и 'левая', и 'правая'.

'Прогресс' довел человека до желания жить, но не сказал и не может сказать ему, в чем и для чего жизнь. Отсюда безумное принятие людьми 'идей', эрзаца смысла жизни, борьбы – неизвестно за что, но полезной тем, что можно не думать, не углубляться…

Вторник, 6 марта 1979

Великий Пост. Вчера и сегодня – длинные, 'уставные' службы. В промежутках – одни дома, работа над докладом для Dumbarton Oaks ('Symbols and Symbolism in the Byzantine Liturgy'1 ). Начинал, как всегда, с неохотой. Но, как это бывает почти всегда, в процессе работы, сначала как бы слепой (я сначала 'слышу' отдельные фразы, вижу очень неясный 'облик', но еще неизвестно чего), приходит своего рода 'откровение': вот что произошло, вот что было…

Три 'слоя' символизма. Символизм 'изобразительный', то есть последний, теперешний (хотя начавшийся, конечно, уже в Византии), оторванный и от богословия, и от благочестия. Под ним символизм духовный ('мистериологический'): Дионисий, Максим. Созерцание, гнозис… А еще – под ним – символизм эсхатологический , Царство – 'мир сей'… И тогда остается только – с мучением – все это 'проявлять'…

Четверг, 8 марта 1979

Французские еженедельники. Удивительная пустота! Пустота страны, от которой ничего в мире больше не зависит. Также в 'National Review' анализ разложения Англии. От всего этого – очень сильное чувство конца белого мира, последнего носителя уже не христианской, но где-то, как-то христианством отмеченной культуры.

Забыл отметить двухчасовую беседу на прошлой неделе с о. Г. Граббе. Беседа мирная (нас 'свела' Катя Небольсина) и даже доброжелательная, но удивительная: о том, как где-то в каком-то подвале в Иерусалиме выращивают

1 'Символы и символизм в византийской Литургии' (англ.).

453

сейчас Мессию, то есть Антихриста… О каких-то 'знамениях'. И все какие-то 'страхования'. Эта всегда меня удивляющая локализация зла, 'темных сил', вера в какую-то 'эзотерическую' историю, при полном непонимании просто истории. Душный, тусклый мир, без радости, без света…

В 'Нью-Йорк тайме' сегодня фотография: расстрел в Тегеране восьми гомосексуалов. Вот оно – моральное оздоровление Ирана при помощи ислама… В [книжном магазине] Librairie de France полки густо забиты книгами о магии, о масонстве, об астрологии. Русская продавщица мне говорит: масса на это любителей, особенно черных с Гаити… В воздухе какая-то тяга к экстремизму, к иррациональному. Может быть, потому, что 'рациональное' являет себя столь жалким… 'Если свет, который в вас, – тьма…'1.

Vancouver, British Columbia. Четверг, 15 марта 1979

Пишу это рано утром, в Ванкувере, куда приехал для прочтения двух лекций в University of British Columbia2 . Окно с видом на залив и остров. Пасмурно, но все кусты в цвету…

Неделя бурная. В прошлое воскресенье – в Монреале, на 'торжестве Православия'. Понедельник: заседание по делам церковного архива в Сайосете. Вечером – ужин у П. Татищева, с длинным и трудным разговором об их трагедии (она – еврейка – не хочет крестин дочери…). Вторник: весь день в семинарии, лекции, разговоры, студенты. Вчера – бесконечный полет через всю Америку…

В аэроплане читал религиозные журналы, которых обычно не читаю за недостатком времени: английский католический 'The Tablet', американский 'The Oxford Review', орган епископальных 'отщепенцев', то есть крайне 'правых'. Неприятие обеих позиций – и 'правой', и 'левой'. Правая удручает своей поверхностностью, несерьезностью. Все с кондачка, с дешевой иронией и, главное, с утомительной 'клерикальностью'. Левая – столь же утомительной 'социальностью' (что-то вроде 'богословия забастовок'…).

Читал также карловацкий 'The Orthodox Monitor' (о.В.Потапов, Киселев и т.д.) – созданный для защиты гонимых православных. И, читая, спрашивал себя: в чем столь явно ощутимая фальшь , пронизывающая буквально все, что в этом журнале напечатано? Статья грека Пантелеймона (из Бостона) о том, как в своем монастыре они молятся всем русским чудотворным иконам Божией Матери… Только ли этот тон – елейно-риторический – раздражает меня или что-то другое, более глубокое? Нет, во всем этом я чувствую какое-то самолюбование, самооправдание, отнесенность к себе. Гонения, мученики и т.д. как подтверждение своей правоты, своей высоты. И это совершенно нестерпимо. Эксплуатация мучеников. Примитивизм подхода: не реальность, а миф, и притом – ложный миф.