Порой сойдет с ума, впадая в бред! Встречают утро ликованьем птицы, Но радость их у ней рождает стон. Тоску веселье облегчить стремится, Но лишь острее грустный им пронзен, Себе в друзья лишь грустных ищет он! Тогда казались легче нам печали, Когда участье скорбных мы встречали. Двойная смерть — у берега тонуть! Пред грудой яств — лютей в сто раз голодный, Взгляни на мазь — сильней заноет грудь, Грусть может стать от ласки безысходной… Печаль течет рекою полноводной, Но стоит путь плотиной перекрыть, И ярость волн уж не остановить! «Насмешницы! — твердит она, — в пернатой Груди похороните песен лад, Пусть смолкнет хор ваш, немотой объятый, Печаль не терпит никаких преград, В тоске гостям веселым ты не рад… Прочь! Услаждайте слух беспечной девы, А слезы любят скорбные наклевы. Слети ко мне и вспомни — уж давно Ты пела о насилье, Филомела! Земное лоно ночью слез полно… Пой так, чтоб грусть во мне не охладела, Чтоб слезы, вздохи длились без предела. Тарквиния проклясть — досталось мне, Ты проклинай Терея в тишине! Ты, в грудь себе шипы от роз вонзая, Уснуть терзаньям острым не даешь, А я, твоим — порывам подражая, Я к сердцу приставляю острый нож… О Смерть, ты жертву жалкую влечешь! От этих мук сердца уже устали, Настроены их струны в лад печали. Раз ты молчишь, бедняжка-птичка, днем, Боясь с людскими взорами встречаться, Давай в пустыню дальнюю уйдем, Где нет нужды ни зноя опасаться, Ни льдов… Там скорби можем мы предаться, Там песней усмирится хищный зверь… Раз люди звери, только зверю верь!» Как лань затравленная, озираясь, На свору псов бросает дикий взгляд Иль тот, кто, в лабиринте пробираясь. Блуждает по тропинкам наугад, Так у нее в душе царит разлад: Что лучше — умереть иль жить на свете, Когда жизнь — ад и смерть уж ловит в сети. «Убить себя, — волнуется она, — Не значит ли сгубить и душу с телом? Утрата половины не страшна, Куда страшнее нам расстаться с целым. Та мать прославится злодейским делом, Кто, потеряв одну из дочерей, Сама убьет вторую вслед за ней. Но что дороже мне — душа иль тело? Причастность к небесам иль чистота? Нет, обе дороги мне, вот в чем дело! Для мужа и небес — и та и та. Увы! Когда кора с ольхи снята, Поблекнут листья и увянут почки, Так и душа, лишившись оболочки. Нарушен навсегда ее покой, Ее дворец разрушен в прах врагами, Запятнан и поруган храм святой, На нем водружено бесчестья знамя… Ужель кощунство — посудите сами! Коль крепости врата раскрою я, Чтоб прочь в тоске ушла душа моя? Но не умру, покуда Коллатину Причину смерти не скажу… О нет! Чтоб он поклялся мстить, ему картину Открою глубины постигших бед. Запятнанную кровь — вот мой завет! Тарквинию отдать! Ведь он виною,
