Винить подвластных женщин нет причин. Так и с Лукрецией происходило: Беда ее настигла в час ночной… Угроза смерти и стыда — вот сила, Которая сломила стойкость той, Кто славилась святейшей чистотой. Ей тайный страх сознанье застилает, Что стыд и после смерти ожидает. Лукреция спокойно говорит Служанке, соучастнице терзанья: «Зачем же слезы и печальный вид? Здесь бесполезны эти излиянья… Ведь если плачешь ты из состраданья, Знай, будь в слезах спасение от зла, Тогда б сама себе я помогла. Скажи, когда… — и сразу замолчала, Потом со стоном: — отбыл гость ночной?» А та в ответ: «Да раньше, чем я встала! Моя небрежность, видно, тут виной… Но смилуйтесь, молю вас, надо мной: Сегодня поднялась я до рассвета, Хватилась, глядь… Тарквиния уж нету! Но, госпожа, осмелюсь ли узнать, Что нынче вас терзает и тревожит?» «Молчи! — в ответ Лукреция. — Сказать Все можно, только это не поможет, Не выразить тоски, что сердце гложет… Одно названье этой пытке — ад! Где слов уж нет, там попросту молчат! Поди достань перо, чернил, бумагу… Ах нет, не надо… Все нашла я вдруг… Что я сказать хотела? Я не лягу… Письмо супругу я пошлю, мой друг! Скажи скорей кому-нибудь из слуг: Пусть будет в путь готов без промедленья, Сейчас терять не должно ни мгновенья!» Ушла служанка. Госпожа берет Перо, но в воздухе оно застыло… Меж разумом и горем бой идет, Ум полон дум, но воля все убила, Все чувства вмиг сковала злая сила. Подобно шумным толпам у дверей, Теснятся мысли в голове у ней. Но вот начало: «Мой супруг достойный! Шлет недостойная жена привет! Здоровым будь! Но дома неспокойно, И, чтоб успеть спасти меня от бед, Спеши сюда немедленно, мой свет! Письмо из дома с грустью посылаю, О страшном горе кратко извещаю!» Сложив письмо, она берет печать Замкнуть печали смутные картины… Теперь о горе сможет муж узнать, Но как узнает он его причины? Она боится, все-таки мужчины Вдруг он иначе как-то все поймет… Нет, кровью смыть позор — один исход! Все, что у ней на сердце накипело, Супругу все поведает она… Не только здесь в слезах и вздохах дело, Нет, подозренья смыть она должна И доказать, что не на ней вина. Тут не к чему пестрить письмо словами, Тут можно оправдаться лишь делами! Страшней вид горя, чем о нем рассказ! Как часто слуху мы не доверяли! Сильней, чем ухо, нас волнует глаз, Хоть оба о беде повествовали. Услышать можно только часть печали: Так мель всегда шумней, чем глубина, И в вихре слов скорбь схлынет, как волна. Сургуч, печать, и надпись вот такая: «В Ардею, мужу. Спешно передать!» Она письмо вручает, умоляя Посланца ни мгновенья не терять, Лететь стрелой и птиц перегонять… Любая скорость медленной ей мнится,
