объема грудной клетки. Квадратный, чуть выступающий подбородок в сочетании со свойственной атлетам лихостью осанки и пронзительными карими глазами, словно у бультерьера, придавали ему агрессивный вид, но впечатление это было в высшей степени обманчивым. По характеру Джимми вовсе не был агрессивен. Не только глаза были у него как у бультерьера, но и такое же добродушие. А при случае могло проявиться и свойственное этой породе непреклонное упорство в достижении цели.
Его появление было встречено дружными приветственными криками.
— Хелло, Джимми!
— Давно вернулся?
— Давай к нам, садись. Тут места много.
— «Где он бродит, мой друг, нынче ночью»?
— Официант! Джимми, что будешь пить? Джимми рухнул в кресло и широко зевнул.
— Ну что, — спросил он, — как дела? Хелло, Рейке! Смотрел сегодня «Любовь медвежатника». Мне показалось, что я тебя там видел. Хелло, Артур! Поздравляю. Прекрасно подал текст.
— Спасибо, — сказал Мифлин. — А мы как раз говорили о тебе, Джимми. Ты, должно быть, приехал на «Лузитании»?
— На этот раз она не побила рекордов, — сказал Саттон. В глазах Джимми появилось нечто похожее на задумчивость.
— По мне, она пришла в порт слишком быстро, — сказал он. — Не понимаю, какой смысл нестись с такой скоростью, — продолжил он торопливо. — Так приятно, когда есть возможность насладиться морским воздухом.
— Знаем мы этот морской воздух, — пробормотал Мифлин.
Джимми быстро обернулся к нему:
— Что ты там лепечешь, Артур?
— Я ничего не говорил, — вкрадчиво ответил Мифлин.
— Что скажешь о сегодняшнем спектакле, Джимми? — поинтересовался Рейке.
— Мне понравилось. Артур был хорош. Вот только одного я понять не могу — откуда такое преклонение перед медвежатниками. По некоторым современным пьесам получается, что всякий преуспевающий грабитель становится национальным героем. Глядишь, скоро у нас Артур будет играть Чарлза Пейса[2] под радостные аплодисменты публики.
— Это естественное преклонение тупоумия перед изощренным интеллектом, — объяснил Мифлин. — Чтобы стать хорошим медвежатником, нужны мозги. У кого в голове не бурлит серое вещество, вот как у меня, например, тому нечего и надеяться…
Джимми откинулся на спинку кресла и проговорил спокойно, но веско:
— Любой человек со средним уровнем интеллекта может совершить ограбление.
Мифлин вскочил и начал жестикулировать, не в силах снести такого богохульства.
— Дружище, что за безумные…
— Даже я бы мог, — сказал Джимми, раскуривая сигару.
Ему ответил дружный хохот и общее одобрение. В последние несколько недель, пока шли репетиции пьесы «Любовь медвежатника», Артур Мифлин донимал завсегдатаев клуба «Ваганты» бесконечными разглагольствованиями о высоком искусстве кражи со взломом. Ему впервые досталась такая большая роль, и он проникся ею до глубины души. Он перечитал массу литературы о грабителях. Он разговаривал с сотрудниками агентства Пинкертона. Он каждый вечер делился с собратьями по клубу своими воззрениями по сему поводу, расписывая, какая это сложная и тонкая работа — вскрыть сейф, пока слушатели в конце концов не взбунтовались. Естественно, «Ваганты» пришли в восторг, когда Джимми по собственной инициативе и явно без всякой подначки с их стороны в первые же пять минут разговора наступил великому знатоку воровской жизни на любимую мозоль.
— Ты-то! — воскликнул Мифлин с презрением.
— Я-то!
— Ты! Да ты даже вареное яйцо вскрыть не в состоянии, разве только если это яйцо-пашот, которое варится без скорлупы!
— На что спорим? — спросил Джимми.
«Ваганты» встрепенулись и насторожили уши. Волшебное слово «пари» в этой комнате неизменно производило электризующее действие. Все выжидательно воззрились на Артура Мифлина.
— Ложись спать, Джимми, — сказал воплотитель образа медвежатника. — Я тебя провожу, подоткну одеяло на ночь. Утречком хорошую чашку крепкого чая, и все как рукой снимет.
Общество откликнулось негодующим воплем. Гневные голоса обвиняли Артура Мифлина в слабодушии. Ободряющие голоса убеждали его не праздновать труса.
— Видал? Они над тобой насмехаются. И за дело, — сказал Джимми. — Будь мужчиной, Артур! На что спорим?
Мистер Мифлин взглянул на него с жалостью.
— Ты сам не знаешь, на что замахнулся, Джимми. Ты на полвека отстал от жизни. Ты воображаешь, будто грабителю для работы требуется только маска, небритый подбородок и потайной фонарь. А я тебе говорю, что ему необходимо чрезвычайно специализированное образование. Я-то знаю, я общался с настоящими сыщиками. Возьмем, например, тебя, жалкий червь. Обладаешь ли ты глубокими познаниями в химии, физике, токсикологии?..[3]
— Само собой.
— …электричестве и микроскопии?
— Ты раскрыл все мои секреты.
— Умеешь ли ты пользоваться автогеном, работающим на кислородно-ацетиленовой смеси?
— Я без него не выхожу из дому.
— Что тебе известно о применении анестезирующих средств?
— Практически все. Это, можно сказать, мое любимое хобби.
— Можешь изготовить «супчик»?[4]
— Супчик?
— Супчик, — решительно подтвердил мистер Мифлин. Джимми поднял брови.
— Разве архитектор сам формует кирпичи? Грубую предварительную работу я предоставляю своим ассистентам. Они готовят для меня супчик.
— Джимми тебе не какой-нибудь мазурик, — сказал Саттон. — Он ведущий специалист в своей области. Так вот откуда у него денежки! Я никогда не верил в эти байки о наследстве.
— Джимми, — произнес Мифлин, — не способен вскрыть даже детскую копилку! Даже банку сардинок вскрыть не сумеет!
Джимми пожал плечами.
— На что спорим? — повторил он. — Ну же, Артур, ты получаешь вполне неплохое жалованье. На что спорим?
— Пусть будет обед для всех присутствующих, — предложил Рейке, человек весьма хитроумный и всегда старавшийся обернуть к своей личной пользе любые происшествия, с какими сталкивался на жизненном пути.
Идею приняли с одобрением.
— Очень хорошо, — сказал Мифлин. — Сколько нас здесь? Раз, два, три, четыре… Проигравший оплачивает обед на двенадцать персон.
— Хороший обед, — вполголоса подсказал Рейке.
— Хороший обед, — согласился Джимми. — Отлично! Сколько ты мне даешь времени, Артур?
— Сколько тебе нужно?
— Предельный срок необходим, — сказал Рейке. — По-моему, такая резвая лошадка, как наш Джимми, справится с этим в два счета. Хоть бы прямо сегодня ночью. А что? Отличная погожая ночь. Если Джимми не сумеет совершить взлом сегодня — ну, значит, не судьба. Годится, Джимми?
— Великолепно!
Тут вмешался Уиллетт. Он весь вечер методично пытался утопить свои горести, и это уже становилось заметно по его выговору.
