любовью с ней.
«Как я мог быть таким дураком?»— сердито обратился он к самому себе.
Он надел рубашку и длинные, узкие черные брюки, завязал вокруг шеи шелковый платок, сунул ноги в мягкие туфли и осторожно открыл дверь спальни.
Коридор был пуст, свечи почти все погашены.
Он проскользнул вниз по лестнице.
Найдя дверь внизу открытой, он понял, что Филипп Хедли попал в дом этим путем и так же, без сомнения, покинет его.
Через сад он взглянул на лабиринт.
Он подумал, что это превосходное место, чтобы спрятаться, и мало кто, кроме него, знал, как добраться до центра.
Он подумал, что архитектор намеренно сделал этот лабиринт сложнее, чем другие, и про себя отметил, что план отныне следует хранить в недоступном месте.
Его мысли переключились на Девайну.
Он понимал, как ее ужаснуло то, что произошло, но был уверен, что она все же не понимает, до каких глубин падения могла бы дойти женщина, подобная Люсиль, или что в мире существуют такие мужчины, как Филипп Хедли, готовые пойти на все ради денег.
Герцог за всю свою жизнь не встречал кого-либо, кто был бы так кроток, мил и неиспорчен, как Девайна.
Было трудно поверить, что она была замужем, и он не мог вообразить, что кто-то оставил ее настолько неискушенной.
«Невинность»— так это называется, думал герцог, и это трудно было связать с замужней женщиной.
Должно быть, подумал он, это невинность не столько тела, сколько сердца и души.
Думать об этом было странно.
Но в то же время он знал, что, с тех пор как впервые встретил Девайну, он сравнивал ее с лилиями, растущими в Hope.
Она вся светилась внутренней чистотой.
Герцог пробежал через лужайку, лунный свет указывал ему путь в лабиринт.
Он знал, что когда найдет Девайну, то постарается сделать так, чтобы больше не потерять.
Глава 7
Девайна была в полном отчаянии.
Она почти не могла дышать, и ее лодыжки болели сильнее с каждой минутой.
Она была уверена, что никто никогда не узнает, где она, и она будет лежать на жесткой земле, пока не умрет.
Почему герцог должен вдруг вообразить, что она в лабиринте? Разве что он чудом вспомнит, что она была там прошлой ночью.
Она послала ему отчаянную мольбу. «Спасите… меня! Спасите… меня!»— просила она.
Ей казалось, что она видит его красивое лицо и сверкающие глаза и слышит его голос, говоривший, как вчера: «Вы прелестно выглядите!»
«Спасите… меня!»— снова попросила она.
Теперь, казалось, этот крик исходит из самой глубины ее души.
Услышав шаги, она вздрогнула.
Она подумала, что это возвращается Филипп Хедли. Затем, как вспышка света в темноте, мелькнула мысль, что это, может быть, герцог.
Он опустился на колени рядом с ней, и она услышала его голос:
— Что они с вами сделали! — гневно воскликнул он.
Он развязал спутывавшую ее веревку, и, когда он снял тяжелый ковер, Девайна вскрикнула севшим голосом: «Вы. — пришли! Вы, пришли!».
Она едва могла поверить в такое счастье и поэтому разразилась слезами.
Герцог обнял ее и прижал к себе.
— Все в порядке, все кончилось, и никто вам больше не причинит вреда.
Она пыталась сдержать слезы, и он почувствовал, что она дрожит.
Она находилась совсем рядом с ним. Он опустил руки, чтобы снять веревку с ее лодыжек и помог ей подняться на ноги.
Он взглянул на нее.
С глазами, полными слез, блестевших также на ее щеках, она казалась очень трогательной и в то же время совершенно прелестной.
Некоторое время они просто смотрели друг на друга в лунном свете.
— Идемте, — сказал герцог, — мы должны выбраться отсюда, вдруг Хедли вернется.
— Вы — , думаете, он… может вернуться? — ее голос дрожал.
— Я слышал, как он говорил об этом леди Люсиль, — коротко ответил герцог.
Говоря это, он заметил, что ноги Девайны босы, поднял ее на руки и понес мимо высоких изгородей лабиринта.
В этот момент он говорил себе, что она не должна узнать, что Хедли собирался утопить ее в озере.
Это бы ужаснуло ее еще больше, и лучше всего ей было бы обо всем забыть.
Выбравшись из лабиринта, герцог не отпустил ее.
Вместе со своей ношей он побежал к двери, стараясь двигаться осторожно, чтобы не сделать ей больно.
Он считал, что Хедли еще не ушел от своей жены и, скорее всего, проведет там еще какое-то время.
В любом случае он не хотел рисковать.
Он внес Девайну в дом и опустил, лишь подойдя к лестнице.
— Я… боюсь… вдруг он… снова… меня унесет, — шепотом произнесла она.
— Он этого не сделает, — твердо сказал герцог.
Он взял ее за руку и повел вверх по ступеням, и в коридоре почувствовал, что она боится остаться в спальне одна.
Тогда он решил отвести ее в комнату рядом со своей, откуда наблюдал за Хедли.
Они вошли, и он захлопнул дверь.
Он зажег две свечи, и Девайна увидела, что находится в очень уютной спальне с красиво задрапированной кроватью.
Она вопросительно взглянула на герцога.
— Здесь вы будете в безопасности, — сказал он спокойно, — тут есть дверь, ведущая в мои покои. Мы оставим ее открытой, и если вы испугаетесь, то сможете прийти ко мне.
Она улыбнулась, и улыбка, казалось, осветила ее лицо.
— Обещаю вам, что буду защищать вас, заботиться о вас и этого больше никогда не случится! — с этими словами он обнял ее и очень нежно привлек к себе.
Глаза Девайны, не отрывавшиеся от его глаз, расширились. И губы герцога коснулись ее губ.
Он почувствовал, как она сжалась, словно от испуга.
Он целовал ее очень нежно, как будто целует цветок. Он чувствовал, что она дрожит.
Ее губы были очень мягки, сладки и невинны.
Он подумал (хотя как это могло быть), что ее еще никто не целовал.
Он знал, что благодаря ему ее охватил неизведанный ею ранее экстаз, который словно бы излучали ее губы.
Его поцелуй стал более настойчивым и требовательным, и он подумал, что она отдает ему душу и сердце.
Такого ему еще не приходилось ощущать.
Подняв голову, он взглянул на нее, и только тогда она пролепетала несвязно:
— Я… люблю вас… но никогда не думала, что вы… поцелуете меня.
