Воскрешении.
Незнакомец улыбнулся своей усталой и доброй улыбкой и растворился в серебряном свете.
Но Гард уже и не думал о Нем. Его волновало другое. Он смотрел на свой комбинезон, мешком висящий на Азгаде, и мечтал вернуть этот комбинезон. Понятно, что нет уже на нем ни камеры, ни маячка... Да ничего нет, что могло бы связать комиссара с Землей.
Но, во-первых, вещь — хорошая, надежная, крепкая. А во-вторых, — или, может быть, как раз во-первых? — единственная память о той жизни, в которую неизвестно, вернется ли он.
- Нет, — ответил Азгад на вопрос, который комиссар не задавал.
Гард посмотрел удивленно.
- Нет, комиссар Гард, — повторил Азгад. — Эта вещь уже никогда не будет твоей. Она умерла. То, что люди называют «кожей Божьего Посланника», я перенесу с собой в вечный покой, — Азгад усмехнулся. — Ты пришел в наше время, чтобы стать таким, как мы. И ты должен принести Весть Иисусу. Ты — человек нашего времени, а не XXI века.
Комиссар изумился:
- Вы знаете, кто я?
- Конечно, — ответил Азгад. А Михаэль добавил:
- После жизни время исчезает. То, что люди называют «смертью», на самом деле — вечность. А какое в вечности может быть время? Как безгранично море, так безвременна вечность.
- Значит, вам известно, вернусь ли я снова в свою жизнь, в свое время, в свой век?
Михаэль и Азгад молча кивнули.
- Ну! — закричал Гард. — Скажите: вернусь? Умоляю, скажите!
Он спрашивал, зная, что ему не ответят.
Он понимал, что вторгается туда, куда человеку вторгаться нельзя. И если он, комиссар Гард, не умрет сегодня, то он никогда не узнает о том, что будет с ним завтра. А если узнает, значит, он умер.
Михаэль сказал:
- Бог хочет, чтобы люди были путешественниками, которые исследуют неведомое, а не больными,
дни которых похожи и однообразны, как пейзаж в пустыне. Человек, ведающий свое будущее, заболевает. Поэтому никогда не надо заглядывать в свое будущее, оно само заглянет к тебе.
Михаэль был прав. Спорить с ним было бессмысленно.
- Весть — в двери, — еще раз сказал Азгад. — Отыщи дверь этой комнатки, и в ней ты обнаружишь Весть. Это очень просто.
Гард хотел спросить: «А что это за штука такая, Весть? Как хоть она выглядит? Я тогда плохо разглядел ее, расскажи, опиши, тебе же нетрудно. Я должен знать, что именно мне искать».
Но комиссар не успел задать свой вопрос, Михаэль заговорил первым:
- Возвращайся. Мы дарим тебе еще одну жизнь. Однако запомни: она — последняя. Ты обязан беречь себя. Потому что только ты — и никто другой! — должен найти Весть и передать ее Иисусу. Только ты — и никто другой — должен помочь людям найти Истину.
И тут дикая боль пронзила комиссара. Ужасная, страшная, выворачивающая наизнанку. Он закричал.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«Он почувствовал боль, это хорошо», — услышал Гард незнакомый голос.
И открыл глаза.
Комиссар огляделся.
Он находился в странном помещении, похожем на юрту. Шатер был довольно просторным: плотные шерстяные ткани свисали с десяти столбов.
Гард лежал посредине шатра на возвышении из козьих шкур. Сам он был укрыт такой же шкурой.
Комиссар пошевелил руками, ногами — все вроде было на месте.
Гард вспомнил, как прыгнул на него огромный лев, как отлетел в сторону ненужный меч, и удивился: «Неужто этот страшный зверь ничего мне не сломал?»
Приподнял шкуру-одеяло. Одежды на нем не было. Живот, грудь и ноги были перевязаны множеством плотных шкурок.
Рядом с комиссаром сидел высокий бородатый старик.
Старик смотрел на Гарда и улыбался. Он поймал взгляд комиссара, стукнул себя кулаком в грудь и представился:
- Фрадж. Ч^
- Гершен, — сказал Гард.
- Великое солнце помогло мне спасти тебя, Гер-шен! — Голос у старика был глухой, сиплый, словно простуженный. — Ты спас моих детей. Я спас тебя. Ты чувствуешь боль, значит, ты будешь жить. Если человек чувствует боль, значит, он чувствует жизнь. Ты подарил жизнь моим детям. Я подарил жизнь тебе.
Гард уже не удивлялся, что понимает теперь еще и язык бедуинов... Комиссар думал о другом: он совершенно не помнил, чтобы он кого-нибудь спасал, кроме Барака. Хотя, с другой стороны, если бы лев не бросился на них, он бросился бы на бедуинов. Так что в каком-то смысле старик был прав.
- Давно я без памяти? — спросил Гард.
- Несколько лун, — печально ответил старик. — Но теперь все будет хорошо. Теперь ты будешь жить. Царь, — Гард не сразу понял, что так бедуин называет льва, — оставил тебе память на животе и на груди. А на лице — совсем маленький шрам. Под глазом.
- Сколько мне еще болеть? — спросил комиссар. Ответ на этот вопрос прозвучал столь же «конкретно».
-Несколько лун, — вздохнув, ответил бедуин.
Впрочем, какая разница, сколько он болел и сколько еще будет болеть? Здесь, на этой обетованной земле, время его жизни течет по-особенному, и нет никакого резона за ним следить.
А потом пришел Барак, упал на колени, начал рыдать. Он то благодарил Бога, который спас жизнь Гер-шену. То благодарил Гершена, который спас жизнь ему, Бараку. Потом — опять Бога, и опять — Гершена.
Старик смотрел на все это молча и улыбался.
Когда Барак успокоился, он рассказал, что Фрадж — самый старый человек в племени бедуинов и считает всех остальных своими детьми. Фрадж уверен, что Гершен спас племя от бешеного льва, и поклялся вылечить изгнанника.
Фрадж — человек богатый, бедуины называют его «высокостолбным». Десять столбов, на которые крепится шатер, оказывается, не просто столбы, а признак знатности хозяина.
Знатным становится тот бедуин, у кого много знаний, кто может давать соплеменникам мудрые советы, а в случае необходимости помогать им и даже спасать. Фрадж с детства мечтал быть лекарем и умел лечить людей.
- Фрадж — настоящий лекарь, — вздохнул Барак. — Он не я. Он умеет.
- А что у меня было? — спросил Гард. Оказалось, что у комиссара было все: и переломы,
и раны, и долгая потеря сознания.
- И как же меня лечил мудрый Фрадж? На этот вопрос Барак ответить не мог.
Когда истекающего кровью Гарда принесли в шатер к Фраджу, старик сказал так:
- Если человек болен, ему могут помочь лишь силы Луны, Солнца и звезд. И больше никто ему помочь не в силах.
Барак знал только, что Фрадж лечил какими-то травами, настойками и молитвами.
Фрадж все время молил Солнце дать Гершену сил, а Луну умолял не забирать этого человека.
- Послушай, Барак, — остановил Гард рассказ парня. — Я побывал в области, находящейся между смертью и вечным покоем. Я видел Азгада и Михаэля. Они открыли мне тайну.
Это сообщение почему-то совершенно не обрадовало Барака. Он сразу как-то погрустнел, опустил глаза.
Но комиссар решил: показалось.
- Мы теперь можем идти в то убежище иудеев, — продолжил он. — Я знаю, почему мы не нашли Весть. И я знаю, где теперь ее искать.
Улыбка исчезла с лица Фраджа. Он нервно замахал руками:
- Нет, идти нельзя. Надо лечиться!
Гард не возражал. Он понимал, что сейчас он вряд ли найдет силы даже на то, чтобы выйти из шатра.
Жизнь у бедуинов оказалась вполне хорошей, если не сказать комфортной.
Комиссар понял, что бедуины поклоняются солнцу, небу, звездам, а более всего — своему вождю. Фрадж
был не просто наместником Бога на земле, он, собственно, самим Богом и был.
А Гард, так получалось, — гость Бога.
К комиссару — спасителю всех — все и относились с невероятным почтением. Его кормили, за ним ухаживали, окружали такой заботой, что Гард все время испытывал чувство неловкости.
Бедуины, которые жили довольно скромно, тем не менее несли Гарду все, что, как им казалось, могло порадовать гостя Бога: мясо, овощи, фрукты.
Благодаря ли этому, благодаря ли мазям, травам, настойкам или молитвам Фраджа, довольно скоро Гард встал на ноги и впервые вышел из юрты.
Юрта стояла посредине крошечного зеленого оазиса, под тремя жалкими, худосочными пальмами. Рядом с этой, самой большой юртой расположилось еще несколько, поменьше.
А дальше — всюду, куда хватало глаз, — лежала пустыня, окаймленная горами.
«Все равно я не понимаю, — никак не мог успокоиться Гард, — почему, когда мы шли с Александром в долину Эйн-Геди, не было никакой пустыни, а на обратном пути она появилась, да еще такая огромная? Может, Барак не знает дороги? А может быть, он хотел меня завести куда-нибудь?»
Ответа на этот вопрос не было.
И когда настало время уходить, Гард понял, что ему снова придется довериться Бараку, потому что иного
выхода у него попросту нет. Да и потом, вряд ли этот парень принесет зло человеку, который спас его от верной гибели...
На прощание Фрадж обнял комиссара и сказал:
— Я подарил тебе жизнь в знак благодарности за спасение жизни моих детей. Я хочу, чтобы твоя жизнь тебе пригодилась. Скорей всего, она последняя.
Гард хотел что-то ответить. Но то был редкий случай, когда у него не нашлось слов.
Он просто обнял старика и двинулся в путь.
Бедуины сопровождали Гарда и Барака довольно долго, и это вселяло уверенность.
А потом Гард обернулся по сторонам и не увидел их острых копий.
Из-за камней раздался их крик — это был крик приветствия.
И бедуины
