Она удивилась, но тоже подняла бокал, благодарная, что Коул прервал ее неудачную попытку объяснения. Он чокнулся с ней.
– За дружбу, – произнес он.
Она покраснела и отвела свой бокал, но Коул предвидел ее реакцию и поэтому соединил их руки на манер брудершафта.
– Пей! – скомандовал он, поднося свой бокал к ее губам. – Она изумленно смотрела на него. – Пей, Джессика. – Коул приставил край бокала к ее губам и смотрел, как кроваво-красное вино лилось в ее рот. Джессика выпила и зачарованно наблюдала, как Коул допил вино из ее бокала.
На мгновение их руки оставались переплетенными, они не отрывали взгляда друг от друга, пока не поняли, как странно все это выглядит. После этого Коул наклонился и прикоснулся к ее губам. Рот у него был теплым и нежным, как будто он просил разрешения ее поцеловать, это был момент, о котором она мечтала все прошедшие годы. А что будет, если Коулу не понравится, как она целуется? Или, хуже того, что будет, если надежды Коула не оправдаются? Ослабев от нерешительности, Джессика отвела свой рот.
– Не надо больше дружбы, да? – прошептал Коул. – Друзья заслуживают большего.
– Что ты имеешь в виду? – выдохнула она.
– Твой отец – алкоголик, не правда ли? Она отступила, понимая, что ей больше не удастся избежать правды.
– Да.
– Но это недостаточное объяснение, – продолжал Коул. – Давно у него это?
– Многие годы...
– И ты все скрываешь?
– А что еще я могла? Никто не мог мне помочь.
– А почему ты не сказала мне, Джесс? Я же твой друг.
– Друг? Ты думаешь, что ты мой друг? – Она отошла от него.
– Да, черт возьми!
– Люди должны быть вместе многие годы, если они друзья.
– Что это может значить?
Джессика отвернулась от него, полная гнева и смущения, налетевших на нее, как ветер.
– Джесс, что это может значить?
– Ты... говоришь о дружбе, – выпалила она. – А что ты знаешь о времени, когда я... – Она прервала себя, потому что не могла сказать ему о годах, когда он был светочем для нее. – Когда я...
– Что ты?
– О, забудь это! – Она отвернулась. Вино заставило ее сказать больше, чем она хотела. Проклятый Николо Каванетти и этот мерлот 1977 года. Она сжала губы и уставилась в пол.
– Джесс, приоткроешься ли ты хоть немного? Ты временами похожа на сфинкса.
– Ты не можешь врываться в чужую жизнь и ждать, что люди тут же начнут играть в твою игру, Коул. Теперь ясно?
– Понятно.
– Ты хотел играть, давать пасы и выигрывать. Ты думал, что можешь победить и уехать в другой город, а все твои болельщики, затаив дыхание, будут ждать, чтобы поклониться тебе, когда ты вернешься.
Коул смотрел на нее молча. Затем прищурил глаза:
– Ты чем-то очень раздражена, Джесс?
– Да! А ты так погружен в себя и свои проблемы, что не можешь этого понять.
– Начинается игра в отгадки?
– Я думала, что тебе эта игра нравится. Я думала, тебе нравятся детективы!
– Я не очень прилежный читатель. Это больше волнует женщин. Они думают, что мужчины способны читать о невероятных извивах мысли.
– Это не невероятные извивы. Каждый, обладающий хоть каплей чувства, должен бы понять, что меня беспокоит. А ты даже не знаешь, что это значит – понять женщину.
– Очевидно. – Он поставил свой бокал на кофейный столик и выпрямился. – Итак, я не был достаточно хорошим другом в течение многих лет, чтобы заслужить дружбу теперь. Это какие-то ограничения на дружбу, о которых я не знал. Когда прошло мое время, Джессика? В прошлом году? Пять лет назад? Десять?
– А как насчет тринадцати лет, Коул? Как насчет вечера, когда праздновали твое окончание школы?
Он внимательно посмотрел на нее, Джессика отвернулась, она не могла долго на него смотреть. Ее щеки запылали, слезы наполнили глаза, но она отказалась упасть перед ним. Она поставила бокал на столик и вышла из комнаты. Коул пошел за ней, но она убежала в свою спальню и захлопнула дверь. Джессика сказала больше, чем когда-либо собиралась, и она не хотела слышать вопросов, которые Коул может ей задать.
– Джесс, выйди! – крикнул Коул.
– Убирайся!
