тянет. Может это из-за того, что я приехала со Среднего Запада, но море действует мне на нервы. Пловчиха из меня никудышняя.
– А я всегда любил море. До сих пор люблю. У меня есть коттедж в Мэйне, называется Грейрок. Чудесное место. Проснешься утром – а на скалах тюлени. Скажи мне, могла бы поехать туда со мной на неделю? Если работа позволит, конечно.
Она кивнула.
– Конечно, могла бы. Саймон не будет возражать. – Мысль о том, чтобы уехать с ним была чрезвычайно заманчивой, кроме того, он определенно нуждался в отдыхе. О Грейроке она знала – теперь ей были известны все владения Баннермэнов – от дома в Палм Бич до охотничьей хижины в Адирондакских горах – бесконечный список жилищ, никогда не используемых и не выставляемых на продажу.
Артур посвятил ее в подробности. Он так и не оправился полностью от простуды, и зачастую по вечерам, когда слишком утомлялся, чтобы выходить, проводил время, объясняя ей тонкости семейного состояния и свои планы по его поводу. Он по-прежнему отказывался показаться врачу, тем более упрямо, чем она настаивала. Он знает десятки людей, заявлял он, подхвативших тот же вирус, распространившийся по всему городу. Элиот Дервентер месяцами прикован к постели, Чейнинг де Витт, брат Корди, 'черная овца' в их семье, из-за него впервые за тридцать лет пропустил Кентуккское Дерби, старая миссис Дуглас Фэйрчайлд заперла себя в карантине в собственном доме из страха заразить своих собак.
Довольно странно, но Алекса не встречала никого, кто жаловался бы на этот вирус, поражавший, казалось, людей, исключительно богатых и пожилых. Как бы то ни было, это не мешало Артуру в том, что его интересовало. Он работал с документацией, приводя ее в порядок с бешеной энергией, заполняя пробелы по памяти, поглощая списки, карты и диаграммы, прокладывая путь сквозь ежегодные отчеты, набрасывая нетерпеливые указания банкирам, брокерам, вкладчикам, сотрудникам семейного офиса, серьезно объясняя Алексе, что и зачем он делает, пока у него не садился голос.
– Меня потрясает, – заметил Саймон, – сколько времени вы проводите вместе… Я хочу сказать – если бы вы были юными новобрачными, все было бы в порядке – месяц или два – но Банненмэн же старый человек, Христа ради! Ты что, пытаешься у б и т ь его?
Ей не хотелось объяснять Саймону правду – да он бы, вероятно, и не поверил. К Рождеству она уже ознакомилась с законами Треста – душой и сердцем состояния, оставленного на рубеже веков самим Киром Баннермэном, не говоря о неисчислимых мелких трестах, выросших на нем, как плоды на некоем золотом дереве. Она не имела юридического образования, но нельзя было не восхищаться интеллектом человека, который сплел всю эту сеть взаимосвязанных документов, пытаясь предусмотреть всякую возможную опасность, способную когда-либо представиться его наследникам, или угрозу раздела состояния.
Она никогда особенно не задумывалась о самом состоянии. Зачем? Там было много денег, и нужно ли знать что-либо сверх того? Но, слушая откровения Баннермэна, она начала осознавать его полноту. Сердцевину состояния составляли не деньги в банках, но акции крупнейших американских корпораций, только становившихся на ноги, когда Кир Баннермэн вложил в них деньги. Эти инвестиции не всегда приветствовались самими владельцами, ибо если в шатер прошел нос верблюда, за ним неминуемо последует и весь верблюд, – инвестиции Кира часто вели к быстрому, безжалостному захвату, без всяких тонкостей, принятых в последние десятилетия. Тедди Рузвельт и последующие президенты заставили отказаться от монополии на добывающую промышленность в те времена, когда люди острили, что Кир Баннермэн владеет всем, что находится под землей, кроме мертвецов и нефти, ибо первых он согласился оставить Богу, а вторую – Джону Д. Рокфеллеру, но, лишившись шахт, он использовал активы, чтобы приобрести огромное количество акций американской индустрии.
Он финансово поддержал Уолтера Дюрана в создании 'Дженерал Моторс', назло Генри Форду, которого ненавидел, он владел значительными долями у Дюпона, в 'Корнинг Гласс', 'Дженерал Электрик', 'Ай-Би- Эм', 'Юнайтед Стейт Стил', 'Болдуин Локомотив', 'Дженерал Фудз', 'М – 3'. Его проницательность была столь остра, что ни одна новая отрасль не избежала его внимания, от производства электроламп до радио. Но тут, конечно, и крылась проблема. Отрасли, которые, с точки зрения инвестора или предпринимателя, были в самом зачатке, когда Кир был в расцвете лет, сделали его семью самой богатой сверх всякой меры, когда он состарился, и так продолжалось на протяжении Второй мировой войны и вплоть до шестидесятых годов, но в семидесятых они пришли в упадок.
Кир продумал все, но даже он не мог представить себе Америку, закупающую автомобили в Японии, Корее и Германии, где сталелитейная, железнодорожная, кораблестроительная индустрии станут умирающими отраслями промышленности, и где цены на продукты подкосит дешевый импорт из Третьего Мира.
Что еще хуже, годами никто в семье не желал признать, что Кир в отдаленной перспективе мог ошибаться, или что шестидесяти лет правоты достаточно для любого человека. Лишь с огромной неохотой отец Артура внес некоторые изменения в семейные инвестиции, поскольку к распоряжениям Кира относился как к Священному Писанию, и сам Артур пошел ненамногим дальше отца. Кроме того, объяснял он Алексе, склоняясь над распечатками, само имя Баннермэнов еще больше затрудняло подобные изменеия. Конечно, они могли бы продать акции 'Дженерал Моторз', но разве это не все равно, что объявить миру, будто Баннермэны больше не испытывают доверия к способности Америки производить и продавать автомобили? Они ушли из Большой Стали, когда было уже почти слишком поздно, но продажа семейных сталелитейных акций рассматривалась бы всеми, как последний удар по умирающей индустрии – coup de grace[29]. У Баннермэнов есть с о ц и а л ь н ы е обязанности и как раз это Роберт отказывался понять.
– Он крепок исключительно задним умом, – фыркал Артур, но она не могла избавиться от мысли, что здесь заложено больше, чем упрямство, что Роберт прав, а отец его ошибается: большая часть состояния Баннермэнов была вложена по-прежнему в Ржавый Пояс, когда его давно следовало перевести в Силиконовую Долину, высокие технологии, обслуживающие промышленность.
Больше всего удивляло ее открытие, что она способна думать о таких вещах, и они ей интересны. Деньги, как нечто, что можно тратить – по человеческим масштабам, так сказать, вряд ли бы заинтересовали бы ее, но деньги по масштабам Баннермэнов были как гигантская игра в 'монополию', за тем исключением, что их владения не только существовали в действительности, но зачастую она проходила мимо них каждый день. Вскоре она разбиралась в активах состояния почти так же хорошо, как Артур, и начала понимать его планы на будущее.
И теперь она смотрела, как Артур снова промокает лицо носовым платком. Кондиционер был включен на полную мощность, так что она постоянно мерзла и держала в квартире несколько кофт, чтобы набрасывать их на плечи, однако Артур, казалось, большую часть времени страдал от жары, словно кондиционер вообще не работал. Иногда он жаловался то на сырость, мешающую ему дышать, то на слишком сухой воздух. Когда он выходил из дома, то сетовал на смог, на жару, на удушающие испарения, и ему было трудно пройти больше нескольких кварталов. Ночью сон его был беспокоен, ему было то слишком холодно, то слишком жарко, он просыпался из-за случайных приступов кашля, из-за которых у него перехватывало дыхание. Днем он работал за столом, уставал до изнеможения, но был слишком упрям, чтобы передохнуть – из-за этого даже Дэвид Рот отвел ее в сторонку и дал понять, что она должна заставить его утихомириться. Рот выглядел угрожающе, даже когда был вполне искренен, но тут он ясно выразил, что имеет в виду.
– Он, мать его так, слишком напрягается, – шептал он. – Такие вещи требуют времени. Мне нужно переселить сотни людей. Здесь вам не Россия. Я не могу сделать это за сутки!
Несмотря на первоначальную неприязнь к Роту, она вскоре стала ему доверять. Человек, который сам вел тайную жизнь, он был прекрасно способен принять чужие тайны, не задавая вопросов. В нем не было обаяния, он, казалось, был напрочь лишен чувства юмора, но дело свое он знал, и никогда ничем иным не интересовался. Его имя повергало в дрожь самых крутых подрядчиков – он и сейчас не стеснялся ползать на четвереньках в своих тысячедолларовых костюмах, чтобы найти, где плита на четверть дюйма тоньше положенного или труба не соответствует спецификации. Когда появлялся Рот, Артур, казалось, сбрасывал с
