плеч десяток лет – он любил планы, архитектурные чертежи и синьки, и Алекса удивлялась, насколько он в этом компетентен.
– Я мог бы стать хорошим фараоном, – гордо говорил он ей.
– Если бы у вас был Моисей, – добавлял Рот.
Без Рота музей был бы невозможен, и Артур, решив начать работу над 'своим' музеем до шестьдесят пятого дня рождения, принял Рота в тайный мир, где обитали только он и Алекса. Рот часто приходил поздно вечером, предварительно позвонив из машины, чтобы сообщить Баннермэну свежие новости о своих действиях в проекте, большая часть которых, похоже, выражалась в оказании давления на городских чиновников и юристов.
Сдержав слово, Артур переговорил со своими друзьями в банках, и Рот, снова получив кредиты, строился повсюду. Эти двое, казалось, расслаблялись в обществе друг друга, то ли потому, что оба были одержимы одной и той же энергией, то ли потому, что оба имели очень мало друзей. Рот, одиночка, не доверявший никому, и Артур Баннермэн, отрезавший себя от общества, – им было достаточно сидеть и смотреть на модель здания, которое они, по различным причинам, совместно решили построить. Говорили они мало. Артур попивал скотч, Рот, который не пил – он, видимо, не был подвержен ни одной из человеческих слабостей, кроме жадности, курил сигару.
Порой Рот вставал и дотрагивался до какой-либо детали модели.
– Я мог бы использовать здесь розовый кварц-травертин, – говорил он. – Настоящие каменные блоки, а не какое-то дерьмо в один дюйм толщиной – я покажу образцы. – Или он, не вставая, принимался изучать модель, склонив голову набок и прищурив глаза, и говорил: – Всю эту долбанную резьбу по камню нужно изменить. Чем выше, тем глубже она должна быть, иначе с улицы не будет видно…
Рот разбирался в камне, Рот разбирался в металлах, Рот мог с первого взгляда заметить недостатки архитектурного плана или модели. Он был единственным человеком, которого Артур в деталях мог посвящать в свою мечту. Иногда Алексе казалось, что Артур делает с Ротом то же, что и с ней, когда посвящал ее в премудрости состояния. Рот узнавал все, что нужно было знать о планах музея, словно Артур намеревался поручить ему надзор.
Сейчас Артур стоял перед моделью и смотрел почти также, как всегда, если не считать настойчивости, которой она не замечала прежде.
– Ты готова на пару дней отправиться в Мэйн? – спросил он.
Она кивнула. Чем скорее он уедет из Нью-Йорка и отдохнет, тем лучше.
Кроме того, это была новая ситуация в их отношениях – признак, что они, наконец, способны прийти к нормальному существованию, вместо того, чтобы вести тайную жизнь, большая часть которой протекала на этой квартире.
– Мне не хочется оставлять все это незаконченным, – сказал он, бросив взгляд на ворох бумаг, на планы, на модель.
– Это может подождать, Артур.
– Конечно, – согласился он. Но он не выглядел уверенным.
Глава 7
Из-за страсти Артура к анонимности его дорожные планы напоминали передислокацию армии в военное время. Мысль о том, чтобы полететь коммерческим рейсом даже не пришла ему в голову, но, с другой стороны, он не хотел пользоваться самолетом Фонда Баннермэна, используемым для нужд должностных лиц и штата.
– Мне пришлось бы открыть свои намерения матери, – проворчал он., а возможно, и Роберту… Кстати, никому не доверяй в Фонде. Все, что ты скажешь им, немедленно доведут до Роберта.
Вместо этого он позвонил одному из своих друзей по Гарварду,и тот немедленно предложил ему 'гольфстрим', принадлежавший ' Морган Гаранти'.
– Не такой хороший самолет, как мой, – сказал он. – Но дареному коню в зубы не смотрят.
Алексе самолет, конечно, показался просто отличным, и она заметила, что команда относилась к Баннермэну с почтением, подобавшим папе Римскому, хотя его имя даже не упоминалось.
– Удивительно, – произнес он, потягивая виски с содовой. – Полтора часа от Нью-Йорка до Комдена! Когда я впервые туда приехал, добирались только поездами. – Он допил стакан и взглянул в окно. – Я скучаю по поездам. Самолеты совсем меня не интересуют. Мой отец вообще никуда не ездил, потому что мог засыпать только в собственной постели… Черт! Ностальгия – первый симптом старости.
– Я так не думаю. Ну, а второй?
Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– Благодаря тебе, от второго я не страдаю. Мы садимся.
Они вышли на яркий солнечный свет, хотя температура была настолько холодной, что заставила Алексу пожалеть о снятом свитере. На маленьком летном поле не было никого, кроме пожилого мужчины в рабочих штанах, фланелевой рубашке и красной охотничьей шляпе, который ждал их, прислонившись к старому неуклюжему автомобилю. К ее удивлению, он не выказал никакого особого почтения Баннермэну, пока пилоты перегружали багаж в машину.
– Лучше поторопиться, – сказал он. – Надвигается туман.
Алексе в это не верилось – день вряд ли мог быть яснее.
– Давно я здесь не был, – сказал Баннермэн. – Но ты ни на день не постарел.
– Чепуха. Я уже получаю свои проклятые чеки по социальному страхованию. Ты тоже был бы чертовски близок к этому, если бы нуждался в них так, как я.
– Удивлен, что ты ими пользуешься, Бен.
– Если правительство достаточно глупо, чтобы их предлагать, я могу взять их, как всякий другой. Теперь вот ввели эти проклятые продовольственные талоны. Половина местных бездельников собирается по пятницам в департаменте соцобеспечения и нагружается пивом за счет наших с тобой налогов.
– Бен, позволь тебе представить мою… приятельницу, мисс Александру Уолден. Алекса, Бен Киддер.
Киддер пожал ей руку. Хватка у него была железная. Он бросил на Баннермэна взгляд, ясно выражавший, что он думает о старом дураке, путешествующем с молодой женщиной, затем открыл перед ней дверцу машины. Для Баннермэна он этого сделать не потрудился.
Они проехали сельскую местность, которая была для Алексы новой и в то же время знакомой – Ново- Английский поселок, с его белыми домами и высоким церковным шпилем служил фоном в бесконечных фильмах и телесериалах. Миновали лужайку посреди поселка, где военный мемориал располагался точно там, где она ожидала. Бен и Артур Баннермэн молча сидели рядом на передних сиденьях, явно истощив способности к разговору. Артур, не могла не заметить она, чувствовал себя более непринужденно, чем ей когда-либо приходилось видеть. Несмотря на темный костюм и белую рубашку, он выглядел здесь более дома, чем в Нью-Йорке.
– Как рыбалка? – спросил он.
– Паршиво.
– Ты говорил это добрых десять лет назад. С ней покончено, сказал ты, насколько я помню.
– Угу, что ж, теперь это чертовски близко к правде, из-за всей дряни, которую спускают в бухту от самого Бангора. Как дети?
– Прекрасно! – с энтузиазмом воскликнул Баннермэн. – Лучше быть не может.
– Правда? – Киддер глянул в зеркальце. – Прошло очень много времени с тех пор, как мы видели Сесилию. Она была тогда, кажется, в том же возрасте, что мисс Уолден сейчас.
– Примерно, – с неловкостью пробормотал Баннермэн.
