– Как вам угодно, – сказал он, вполне любезно, но сразу потерял к ей интерес и сменил тему со скоростью гонщика Формулы-1. – Однажды я встречался с Баннермэном. Попытался уговорить его написать мемуары, но он не согласился. Что ж, трудно его винить – он не нуждался в деньгах. Довольно приятный человек, но слегка чопорный, с моей точки зрения. А что это за высокая дама, что все время смотрит на вас?
Алекса обвела мансарду взглядом, и краем глаза увидела знакомое лицо – бледная кожа, длинный нос, аристократическая, несколько надменная улыбка, и поняла внезапно и без тени сомнения, что прийти сюда было ошибкой.
– Саймон, – сказала она, – в углу…
– О, черт, – пробормотал он, но было уже поздно. Высокая женщина шла к ним, улыбаясь Алексе, как давно потерянной подруге.
– Как мило видеть тебя вновь, – сказала она. Ее артикуляция была столь совершенной, что Аарон Даймонд вытаращил на нее глаза, словно она говорила на иностранном языке.
Этого было не миновать, рано или поздно, твердила себе Алекса. Около трех лет она избегала встречи с Брук Кэбот, что было совсем не трудно, поскольку их пути обычно не пересекались. Светская жизнь Брук проходила в ее собственном кругу, среди респектабельных старинных семей, истинных WASP, кровь которых начала разжижаться, а деньги давно иссякли. Они все еще 'сохраняли должный вид', – членство в Метрополитен-Клубе, игра в сквош[31] в Рокет-Клубе, лето, проводимое в Дарк Харбор, зима в Хоб Саунд, квартира на Парк Авеню и непременный загородный дом где-нибудь в Вирджнинии или в соответственной части Нью-Джерси,с лошадьми, амбарами и фамильной историей – но теперь ради всего этого надо было работать.
Для этих людей работа была позорной тайной, чем-то таким, чего отцы и деды от них никак не ожидали, и к чему их совсем не готовили. Они происходили не от великих богачей, как Баннермэны, но от поколений состоятельных американцев, живших на проценты от 'семейных денег', никогда не прикасаясь к основному капиталу и не предпринимая с его помощью ничего амбициозного. Поскольку они не занимались спекуляциями, Великий Крах по большей части их не затронул. Но налоги на наследство, инфляция и Вторая Мировая война оставили их без гроша – в том числе родителей Брук.
Брук каталась на пони, посещала мисс Паркер, дебютировала в свете, получила степень у Смита, и совершила традиционное для благовоспитанных особ путешествие в Европу для изучения искусства, дабы по возвращении узнать, что у нее ничего не осталось, и невозможно даже свести концы с концами. Но, в отличие от большинства своих подруг она сохранила некий предпринимательский дух, отголосок отваги, что первыми привел ее предков через Атлантику из Англии в Новый Свет. Какая-нибудь благопристойная 'респектабельная' служба в издательском отделе Метрополитен-Музея или Фонда Форда была не по ней. 'Я скорее буду читать слепым!' якобы сказала она. Уж если ей придется зарабатывать на жизнь – альтернатива замужества оставляла не много выбора – она решила получить от этого выгоду.
Она также решила хранить это в тайне. Для внешнего мира – точнее, для той его части, что имела для нее значение – она продолжала вести кипучую жизнь молодой женщины с фамильным капиталом – служила в 'правильных' комитетах, исполняла добровольную работу в наиболее модных филантропических организациях, посещала обычные приемы и благотворительные балы, в нарядах, которые, конечно, всегда были 'приличными', но никогда вызывающе дорогими или экзотическими. Ее стилем была 'простота', подобающая леди скромность. Ее манеры были безукоризненны. Летом она всегда носила белые перчатки.
Никто не догадывался, что эта тихая, незаметная молодая женщина владеет самой роскошной и малодоступной в Нью-Йорке службой эскорта – 'Социальный реестр', чьи телефонные номера сохранялись в строгой тайне теми мужчинами, которые были в состоянии пользоваться ее услугами.
– Сколько лет, сколько зим, – любезно сказала Брук, пожимая руку Алексе. В том, как она здоровалась, было нечто, до странности мужеподобное – не в силе ее хватки, та была вполне дамской, а в том, как она стояла: прямо, как сержант морской пехоты – сходство еще более подчеркивалось ее ростом, поставив ноги в пристойных лакированных туфлях на низких каблуках ровно под углом в сорок пять градусов.
Алекса невольно выпрямила спину и расправила плечи. Не то, чтобы ее осанка была плоха – исходя из любых разумных стандартов, она была превосходна – но стандарты Брук Кэбот не сводились к разумным.
Как слишком хорошо пришлось узнать Алексе, совершенство – и то едва бы удовлетворило Брук, которая была способна с другого конца комнаты сосчитать количество стежков в шве. Алекса обнаружила, что мысленно внезапно принялась ревизовать собственный облик. Угольно – серый костюм от Донны Каран? Прекрасно, но несколько вызывающе, и юбка, возможно, коротковата на дюйм или два. Белая шелковая блуза? Неплохо, но Брук никогда бы не позволила ей расстегнуть верхние пуговицы. Черные колготки в сеточку? Брук немедленно отослала бы ее домой. Она настаивала на чулках естественного оттенка кожи, разумеется, без швов. Брук всегда умела заставить ее почувствовать себя, как кролик, внезапно застигнутый на шоссе надвигающимся светом фар, и отнюдь этому не разучилась. Алекса заставила себя отбросить чары.
– Ты прекрасно выглядишь, – сказала она. Кстати, это была правда. У Брук было одно из тех аристократических лиц, над которыми словно не властен возраст, с кожей чистой, гладкой и здоровой, как на рекламе мыла.
– Спасибо. Ты тоже. И ты прекрасно следишь за собой, Алекса. Саймон, как мило тебя видеть.
– Как бизнес, Брук? – вежливо осведомился Саймон. Он питал к Брук большое почтение, во-первых, как к деловой женщине, но прежде всего – как к личности, с которой не следует ссориться.
– Процветает. – Мало кто знал, чем Брук зарабатывает на хлеб. Саймону, с его пристрастиями к ночной жизни, естественно, об этом было известно. Она никогда не распространялась открыто о своих делах – по вполне понятным причинам, однако строго соблюдала секретность лишь в своем кругу – а Саймону давно ясно дала понять, что он к ее кругу не принадлежит.
– Я много читала о вас, – обратилась она к Аарону Даймонду с самой изысканной и светской из своих улыбок. – Так приятно, наконец, познакомиться с вами.
– Да? А в каком бизнесе вы заняты?
– Бизнесе?
– Вы только что сказали, что ваш бизнес процветает.
Брук рассмеялась. Это был мягкий музыкальный смешок, звучавший так, будто ее специально обучали ему в детстве, наряду с танцами, правильной осанкой и разговорным французским. Скорее превосходная светская любезность, чем признак веселья. Брук считала, что все нужно делать 'правильно', даже в самых ординарных мелочах, а единственно правильным для нее было то, чему ее учили.
– У меня служба сервиса, – непринужденно сказала она. – Знаете, маленькая компания с избранной клиентурой.
Даймонд закивал с умным видом.
– Вы – сообразительная девушка, – сказал он, затем сделал паузу,явно, чтобы вспомнить, на каком побережье находится, определил свои координаты и переключился на то, что считал своим голосом для Восточного Побережья – забавную смесь жаргона 'крутого парня' из Бруклина, пропущенного сквозь фальшивый британский акцент, который он несомненно, нахватал из манеры, принятой в Гарварде, Йейле и Гротоне. – Вы абсолютно правы, – вывел он 'бассо профундо'[32]. – Я веду свой бизнес абсолютно по тому же принципу, молодая леди. Я сохраняю его и небольшим, и классным, я бы сказал, элитным. Мне все время звонят разные люди, умоляют, чтобы я их представлял. Знаете, что я им отвечаю? «Отправляйтесь к Уильяму Моррису, туда вам и дорога…» – Лицо Даймонда озарилось страстью. как большинство представителей предпринимательского мира Западного Побережья, он говорил о себе так, словно испытывая глубоко религиозные переживания. – Скажу вам прямо – я слишком стар, чтобы заниматься тем, что мне неинтересно. Теперь возьмем мисс… э-э э – Уолдхейм…
