А Иван рассмеялся:
- Ничего, кидай, Зина! К осени из них пулемёты вырастут...
Кеша почесал шрам под шапкой. Идти домой ему не хотелось.
- Есть же в конце концов соседи справа! - догадался он. - Почему бы не познакомиться с ними? В самом деле.
Он бойко пробежал по узкой тропинке к другой избе, наступая всё время на собственную длинную тень.
- Давно пора, давно пора, - бормотал он. - Сейчас нарисуюсь - хрен сотрёшь...
Калитка оказалась незапертой. И собаки во дворе не оказалось. На чисто выметенном высоком крыльце лежал голик - обметать снег с обуви. Кеша перешагнул через него и толкнул дверь в сени. Ничего не разглядев в темноте, он неожиданно легко наткнулся на ещё одну дверь, обитую пухло и мягко.
- Слава соседям! - поприветствовал он с порога здорового мужика в клетчатой байковой рубахе. - Мороз там, я те дам! Х-х-холод - страшный.
Тот сидел возле печи, держа в одной руке полено, а в другой - короткий, но широкий нож.
- Кого надо? - спросил мужик.
- Я - ваш новый сосед, - представился Кеша. - По имени Викентий, между прочим. Как насчёт того, чтоб сообразить?
- А какой праздник нынче? - задумался мужик.
В этой своей задумчивости он спокойно поставил полено на металлический лист, прибитый к полу, и принялся щепать лучины для растопки, словно Кеши тут не было.
- Без праздника, но... Исключительно ради знакомства. Во взаимных познавательных целях.
- Кто по будням-то пьёт? - пытался уяснить мужик, трудясь над поленом и не поднимая головы.
- А есть ещё мужчины в вашем доме? - надеялся на лучшее Кеша, обводя взглядом стол, накрытый яркой клеёнкой, и самодельную полку с посудой.
Вдруг сбоку, из цветных штор, вышла огромная беременная женщина в высоко подвязанном переднике. Она поставила на стол широкий поднос с крошечными пельменями и упёрла руки в бока.
- Это каких ещё мужиков ты у нас ищешь? - спокойно спросила она. - У нас вон только дед один в горнице.
- Но почему бы нам, с вашим дедушкой... Исключительно ради знакомства... Почему бы не посидеть? За дружеской беседой? Не вспомнить доблестное прошлое?
- Гляди-ка, Город к дедушке к нашему заявился! - всплеснула руками женщина. - Друг нашёлся.
А потом накинулась на Кешу с яростью:
- Какой тебе дед? Лёг он спать давно! И зубы на полку сложил. Вон дедова мельница на ночь остановилася! Гляди.
Она выкинула руку вперёд. Кеша пугливо сморгнул, глянув в указанном направлении. Розовые дёсны с зубами, лежащие на белой тряпице, неприятно скалились на него с полки в зловещей, застывшей улыбке.
Он попятился к порогу, растерянно бормоча:
- И это всё, что осталось на кухне от вашего многоуважаемого дедушки?
- Ступай, ступай! Пока не повадился, - замахала на него беременная женщина руками, как на курицу. - Тут тебе не кабак! Ишь ты, знакомщик какой. С одной вон, с Бронькой, познакомился - и хватит с тебя.
- Бессердечные люди! - попытался пристыдить её Кеша. - Птицы без сердца! По законам гостеприимства, между прочим...
Но тут же осёкся. Потому что хмуро и коротко на него глянул мужик - с поленом и ножом.
Вылетев в сени, Кеша остановился внезапно - в полосе света распяленная шкура убитого зверя, вывернутая наизнанку, белела со стены прямо перед ним. 'Волк!' - понял Кеша, резко повернув вправо. С громким хлопком дверь прищемила полоску света и перекрыла её совсем. Кеша успел ещё услышать за собою, как женщина кричала там, в избе.
- У-у! Пустоброд беспутный... Ходит, шляется, Город!.. Ишь: бессердечные мы! Нашёл сердечную, одну на весь Буян, и радуйся!.. Нет, баба как баба была, Бронька-то, за Кочкиным всю жизнь. А без него, погляди-ка чего - в один год сшалавилася! Связалася незнай с кем. Ну, я его научу, как по чужим избам без дела мотаться, бутылки к нам таскать!..
- Ах, если бы, если бы... - выбравшись на чужое крыльцо, с тоской подумал Кеша о бутылке, которой не было, и почесал шрам под шапкой.
Обратной дороги он не заметил вовсе. Уже в сенях, запирая дверь на засов, Кеша вспомнил, что чему- то собирался научить Брониславу. Чтобы её жизнь была подчинена...
- Именно, раскрытию моего таланта! - оживился он, устремляясь из холода в тепло. - И тогда, продав свою долю из всего этого хозяйства, она сможет быть полезной ему в городе. Если постарается, разумеется.
Он быстро улёгся рядом с Брониславой и возбуждённо говорил ей в темноте про их городское будущее, не замолкая ни на минуту. Наконец, разглядев при свете появившейся в окне полной луны, что Бронислава его не слышит, он несколько раз окликал её. Потом тряс Брониславу за плечо. И даже в досаде растопыривал ей веки пальцами. Но она только слабо смеялась во сне - и не просыпалась. И женский этот, сонный смех в лунном свете, и само смеющееся в жёлтом полумраке спящее лицо - всё, всё было странным вокруг. Странным, жутким, непонятным.
- Тьфу ты! Вот наказанье... Уж эти мне женщины без голоса, - громко проворчал Кеша.
И, обидевшись, укрылся с головой.
А Брониславе снился совсем несуразный сон. Будто распахнула она дверь на стук, а перед нею стоит мать, Парасковья Ивановна, в длинном брезентовом зелёном плаще, ещё не умершая, а совсем молодая и недовольная. И держит на ремённом поводке смирную и скромную свинью, с чёрными пятнами по бокам.
- Зачем же ты, маманя, со свиньёй-то к нам приехала? - смеялась Бронислава. - За стол, что ли, вас вместе сажать? Ну, проходите обе, раз так. Милости просим! Располагайтеся.
Свинья, опустив толстую голову, кротко моргала белыми, мучнистыми ресницами, а Парасковья Ивановна смотрела на неё сочувственно и с любовью, и всё не снимала с себя брезентового своего плаща, ещё не пожелтевшего нисколько от времени и от дождей.
- Устала она. От самого автовокзала пешком шла, а ножки-то - коротенькие... - объясняла мать про свинью. - Думала вам мяса привезти, в гостинец. Да уж больно издалёка я ехала, Бронь! Мясом-то как тяжело её нести! А я думаю, чем поклажу на горбу своём тащить, пускай она сама, поклажа, рядом со мной идёт. Своими ногами. А они, видишь, какие...
Свинья, поводя влажным чутким пятаком и похрюкивая, обошла углы, прошагала в спальню и легла там на пупырчатый половик, завалившись на бок.
- Ну вот, и приехала свинья! - стояла над нею Парасковья Ивановна и умилялась. - Находилася... Сама тяжёлая, а ножки-то... Замучилась, всю дорогу пешком, со мной рядом, бежать. Вон, как месту рада, путешественница.
Свинья похрюкивала в ответ, подёргивая хвостом.
- Мамань! А в дому-то она зачем мне? Скотина нечистая? Ты бы ещё с собакой на поводу приехала! Грех-то какой! Это ведь всё равно, что собаку-зверя в избу запустить, под иконы: нехорошо! - спохватилась Бронислава. - Она что, живёт здесь теперь? Или гостит? Свинья? Не пойму я никак.
- Так, я же её зарезать привезла! - напомнила Парасковья Ивановна. - ...Ну, пускай отдохнёт. Выспится. Ты уж ей не мешай, Бронь. Она ведь долго по вокзалам да по дорогам моталася.
- Да у нас её, без Кочкина, и резать некому. Это у Струковых нож есть длинный, тонкий. Он до свиного сердца сразу достаёт, как шило. А Антон-то своим ножом и не достанет! Всю свинью измучит он им. Антоновым ножом только по горлу и пилить. Кровью двор зальёт... Ну, ты и удумала! И чего теперь делать нам с ней? С попутчицей-то с твоей?
Свинья меж тем сомкнула белые ресницы в сытой дрёме.
- Пускай, пускай спит. Вон как сморило её с дороги, - не слышала Брониславы Парасковья Ивановна. - Устала как... Ножки-то - коротенькие!
