Тит Курион. отец Сервия, заклятый враг Тиберия, сказал перед смертью:
'Тиберий, это последний гробовщик республики, подготавливает почву для гибели Рима'. 'Почему гибели?' – спохватился Тиберий. Никогда он не мог понять, что Тит Курион под этим подразумевал. Ненависть властителя собирает воедино всех приятелей Сервия, всех членов сенатской оппозиции, и губы императора тихо шепчут: 'Вы угроза Риму, а .не рабы и варвары! Всем вам я должен был снести головы. Но я жив. Я еще это сделаю!'
Он поднялся, величественный, полный силы, с покрасневшим до черноты лицом.
Харикл вскочил, взял императора за руку:
– Ты устал, мой император, тебе надо отдохнуть. Уже поздно.
Император отстранил врача и прислушался. В уши ворвался странный звук.
Он был высокий, писклявый, не исчезал, а все время нарастал и нарастал, усиливался. Император быстро подошел и задернул тяжелый занавес. Ветер вырвал его из рук и обвил императору голову.
Внизу бушевало море. Волны мчались, догоняя друг друга, вгрызаясь в пенистые гривы.
Вихрь несся по волнам, свистел, шипел, море пенилось и кипело.
Император ясно слышал, как внизу завывал этот высокий, нарастающий звук.
Он повернулся к статуям богов и к людям. Но глаза застилала красная пелена, красное половодье. Он начал заикаться от страха, сжал кулаки.
Великий старец горел как лучина. Красный поток перед глазами приближался, накатывался на него.
Испуганные глаза императора устремлены в безграничные дали. Он видит свой Рим. Город, который он сто раз проклял, но который всегда горячо любил. Все ворота раскрыты настежь, и через них со всех сторон в город врываются толпы. Грохот и бряцание оружия, мраморные храмы и дворцы раскачиваются. О, это рычание одичавших глоток! Эти варварские глотки ревут, уже поздно, уже поздно, они нас пересчитали, рабские псы, нас пересчитали варвары от Роны до Дуная и Евфрата…
Тиберий закрыл глаза руками, но видение не исчезло. Голос императора стенает:
– О горе, мое наследство, о котором я заботился как только мог! Тучи варваров уничтожают мой Рим! Пламя вырывается со всех сторон, мрамор раскален, золотой Юпитер рухнул вниз с Капитолия, захватчики лижут его золото, врываются в храмы, крушат, жгут… Прекратите ради богов! Рим – это я!
Император оторвал руки от лица и отчаянно захрипел, вытаращив глаза:
– Какой ужас! Мой Рим превращен в груду развалин. Мой город пуст!
Ветры шумят в развалинах, ах, как меня мучает этот свист, пощадите, боги, спасите Рим! Меня уничтожьте, меня растопчите, но сохраните мой Рим!
Император закачался.
– О боги, он теряет сознание. – вырвалось у Харикла. – Воды! Воды!
– И сам побежал за водой.
Хаос, беготня, крики. Макрон подскочил и, поддерживая императора, снял у него с пальца перстень – символ императорской власти. И выбежал из комнаты. С императором остался только Фрасилл. Старик ловил ртом воздух, приподнялся, искал чужие руки. Фрасилл подхватил старца и усадил в кресло.
Император посмотрел на него стеклянным глазом, узнал.
– Мой Фрасилл, мой единственный друг…
Занавес вздувался от ветра, высокий звук оборвался. Издалека наступала всепоглощающая волна, и над морем рычали фанфары, рычали под сводом беспросветных небес.
Это идет судьба, идет звонким шагом, все, что стоит на ее пути, она сметет и растопчет.
Дыхание Тиберия слабело. Император умирал. Фрасилл ушел, пытаясь скрыть, что он готов расплакаться. Сенека испуганно бегал по комнатам.
– Ради богов, сделайте что-нибудь! Помогите! – призывал он Макрона и Калигулу и побежал за Хариклом.
В соседней комнате Калигула принимал поздравления Макрона. Потом Макрон вышел на балкон и обратился к преторианцам, расположившимся лагерем во дворе:
– Император умер! Да здравствует император Гай Цезарь!
Ликующий рев солдат:
– Да здравствует Гай Цезарь, император!
Макрон и рабы опустились перед Калигулой на колени.
– Я буду для вас хорошим правителем, – обещал Калигула, разглядывая светящийся рубин в перстне, который Макрон уже успел надеть ему на палец.
Он обнял и расцеловал Макрона.
В это время из триклиния раздался голос Тиберия:
– Фрасилл! Фрасилл! Дай мне воды!
Калигула побледнел, трусливым движением снял перстень с руки и зажал его в кулаке. С отчаянием посмотрел на Макрона и зашипел:
– Он еще жив!
