– Кто взял у меня перстень? – кричал Тиберий. – Где мой…
Последнее слово не было произнесено. Калигула через щель в перегородке видел, как Макрон повалил императора и задушил подушкой. После этого спокойный и равнодушный появился на балконе.
– Тебе это показалось, мой император. Тиберий мертв.
Вскоре на побережье загорелся огромный костер. Его свет, опережая гонцов, скачущих в Рим, возвещал римскому народу и сенату, что Тиберий скончался.
Сенека раскачивался в лектике, которую шесть рабов несли в Байи. Он хмурился, ибо был один в темноте и мог себе позволить быть самим собой.
Великий человек и после падения велик, говорил он себе и, вспоминая тупой и ядовитый взгляд Калигулы, вздрагивал.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 35
От Мизена к Капуе, от Капуи к Таррацине и Риму медленно двигалась по Аппиевой дороге погребальная процессия. За гробом в темных скорбных одеждах с покрытой головой шел Калигула. Он утирал слезы куском черного шелка. За ним небольшой группой шли мизенские, путеольские и капуанские сановники.
Толпы народа стояли по обеим сторонам дороги. Народ видел, как за телом Тиберия идет внук, глубоко опечаленный его кончиной. Показная грусть не омрачала крестьянских лиц. Вместо того чтобы в тишине скорбеть и плакать о мертвом, они ликующим ревом приветствовали молодого наследника.
Радостные крики не смолкали на протяжении всего пути от Мизена к Риму: здравицы в честь Калигулы, выражение любви и преданности Калигуле.
– Дитя наше дорогое!
– Птенчик наш!
– Звезда путеводная! Благодатная!
– Благословение рода человеческого!
– Дорогой ты наш! С тобой снова придет золотой век!
Калигула утирал глаза куском черного шелка и слушал.
Макрон давно опередил погребальную процессию и, меняя через каждые два часа лошадей, мчался к Риму.
В курии собрался сенат. Без Сервия, без Ульпия, без Сенеки. Авиола и другие заговорщики тряслись от страха, сидя в мраморных креслах. На всех лицах напряжение.
Макрон поднялся к статуе Тиберия. Встал перед сенаторами со свитком пергамента в руке. Голос его гудел по всей курии:
– Император Тиберий мертв! Приветствуйте, благородные отцы, нового императора, Гая Цезаря!
Раздались возгласы, рукоплескания, восторженные крики.
Так двадцатипятилетний Калигула сделался законным владыкой мира до того, как вступил в ворота Рима.
Весть о смерти императора с помощью сигнальных огней передавалась с мизенского мыса на цирцейскую скалу над Таррациной, оттуда на гору Кав, вершину Альбанских гор. Яркое пламя пронзало ночную тьму.
Кассий Херея, трибун императорской гвардии, перехватил донесение огней во дворце Тиберия на Палатине. Следуя приказу Макрона. он тут же отправил глашатаев на улицы Рима.
Они выехали на лошадях, освещая путь факелами. Трубачи надували щеки, визг труб наполнил ночь.
Император мертв!
Люди торопливо вскакивали с постелей, один за другим вспыхивали огоньки в темноте, весть быстро распространялась по городу.
Император мертв!
Чернь высыпала на улицы и с восторгом вопила о том, о чем аристократы переговаривались друг с другом потихоньку:
'Сдох наконец!'
'Обжора, пьяница!'
'Тиберия в Тибр!'
Более рассудительные, изливая ненависть и злорадство, задумывались над свершившимся: Тиберий-то мертв, ладно. Но что будет дальше?
Луций не отважился пойти домой. Он ночевал в лагере на Марсовом поле вместе со своими солдатами. Рев трубы разбудил его. Он вскочил.
– Император мертв!
Луций схватил за поводья лошадь глашатая:
– Что с Гаем Цезарем?
– Не знаю, господин.
