– Ицхаль Тумгор нарушила обет. Дважды. – спокойно сказал Элира, – Ее возвращение в школу в качестве ее главы будет вопиющим, и она сама, я думаю, понимает это. Ицхаль может вернуться в Ургах только в одном качестве, которое ей принадлежит с рождения – в качестве наследственной ургашской княжны. Если подумать, в школу Гарда она попала не добровольно, так что все ее пребывание там является в некотором роде…недоразумением. Если я буду избрана, я буду обладать достаточной властью, чтобы разрешить ее от обетов.
– Но наследование в Ургахе идет только по прямой линии, – с недовольным оскалом вклинился Хух-Хото, – А ее сын – варвар!
– Кого, ты думаешь, будет слушать ее сын-варвар, если мы усадим его на трон? – повернулся к нему Гедун Дуба, – Уж никак не тебя, с твоей-то рожей.
– Может, он вообще никого не будет слушать, – проворчал Хух-Хото, – Этот молодец взял всю равнину Шамдо, и теперь куаньлины наперегонки несут дань к его порогу.
– Это означает только, что мальчик достоин своего имени, – произнес, наконец, Дордже Ранг, до того молча наблюдавший за происходящим.
– Но он варвар! Он не наш! – вскинулся Тхел, – У нас никогда не признают его!
– Если с ним будет его мать, и мы поддержим его – признают, – усмехнулся Дордже Ранг, – Ты знаешь, Тхел, что первым деянием Падме было дать вещам имена, и дыхание Бога заключено в них, видимо и невидимо. Имя, которое княжна Ицхаль дала своему сыну, более чем говорящее. Те из вас, кто знаком с историей Ургаха, знают, что таково было прозвище Чжанрайсинга, – величайшего из ургашских князей. Илуге, Князь Лавин. Так его прозвали за то, что он был подобен Лавине Лавин, сметающей все на своем пути. Именно он сделал Ургах тем, чем он сейчас является, покорив шерпов и открыв двери княжества для магических практик всех сопредельных стран. Последние князья Ургаха уже мало напоминают изображения на стенах древних усыпальниц. А вот этот мальчик- варвар, как это ни удивительно, даже по внешности – настоящий Итум Те.
– Ты знаешь, что еще, помимо величайших военных побед, принес Чжанрайсинг, Князь Лавин, на землю Ургаха, – мрачно произнес Цзонхав.
– Да, безмерная любовь князя к своей жене-сестре положила начало проклятию, – кивнул Дордже, – Ибо это Чжанрайсинг, горя желанием воскресить умершую возлюбленную, породил своей магией гулей. И это стоило жизни ему самому, и чуть не погубило все, им созданное. Увы, великие люди способны совершать великие ошибки…
– Возможно, сын Ицхаль Тумгор принесет на наши земли проклятие пострашнее гулей, – скривил губы Цзонхав, – Не думай, что тебе удастся управлять им, будто одним из своих послушников, Дордже. Он придет не один, а со своим варварским войском, и вместо одних захватчиков мы будем иметь других,
Дордже помолчал.
– Скажи мне, Цзонхав, – неожиданно сказал он, – Когда Итум Те пришли на землю Ургаха, кого было больше?
– Естественно, шерпов, – недоуменно буркнул тот, – Итум Те были умнее, лучше организованы, владели магией и местное население постепенно переняло их обычаи, обряды, веру…
Дордже выжидающе молчал.
– Ах, вот ты о чем, – Цзонхав нахмурился, – Но это дело нескольких поколений…
– Я стараюсь думать несколько дальше, чем на тот путь, что мне отпущен, – усмехнулся жрец, – Варвары – дети в смысле цивилизованности. Куаньлины же обладают культурой, которую считают высочайшей из всех под небесами. Придя сюда, они в первую очередь сделают то, до чего никогда не додумаются варвары: уничтожат нас. Монахов Ургаха. Его плоть и кровь, его легкие и печень, – все то, что делат нас неповторимыми. И обустроят здесь еще одну куаньлинскую провинцию: размеренную, церемонную и покорную. Верно, это случится не за один день. Уничтожать секты будут одну за другой, торгуясь и улещая оставшихся. Но это будет так.
Цзонхав все еще переваривал услышанное, в то время как остальные негромко переговаривались
– Я бы выждал, – наконец, глубокомысленно изрек Гедун Дуба, – С назначением госпожи Элиры, конечно, нет, пускай становится главой школы: уж больно занесся князь, чтобы решать вопрос, быть в Ургахе какой-либо секте или нет. А с остальным бы выждал.
– Согласен, – кивнул Цзонхав, и мило улыбнулся Элире, – По красоте так новая избранница школы не уступает старой.
Элира никак не прореагировала на лесть, напряженно глядя на Дордже Ранга.
– Потом будет поздно, – спокойно сказал тот, – Потом мы станем ему не нужны, и он возьмет то, что принадлежит ему, силой. А я бы хотел избежать больших потерь.
– Ты настолько высоко его оцениваешь? – скривился Хух-Хото.
– Настолько, – отрезал Дордже Ранг, – И тебе советую поглядеть немного вперед, – если, конечно, ты эти умения не растерял, занимаясь своими…выродками.
Хух-Хото вместо того, чтобы обидеться, осклабился в жутковатой улыбке.
– Мои гхи все еще служат князю. А нашему последнему творению ты вполне по зубам, Дордже. Так что не забывайся.
Дордже Ранг неопределенно пошевелил пальцами, – то ли извиняясь, то ли отметая услышанное.
Цзонхав, казалось, полностью ушел в себя, бормоча:
– Военные победы этого мальчика и впрямь поражают воображение. Второе воплощение Чжанрайсинга…Или… да какая разница! Ни один смертный не устоит перед соблазном занять столь высокое положение! И это сделает его нашим – нашим до мозга костей… Никто так не стремится доказать чистоту своей крови, как полукровки…
Дордже Ранг, услышав это, бросил:
– Ты наконец-то включил мозги? Это похвально!
Помолчав, добавил:
– Над империей куаньлинов давно сгущаются тучи. Нити судеб обеих стран сплетаются в одну причудливую нить, и мы, вещие, обязаны найти ее, когда она еще кажется одной из тысяч в бесформенном мотке пряжи. Я полагаю, что отыскал ее.
– Что ж… – после долгого молчания проговорил Хух-Хото, – Ты сказал достаточно, чтобы заинтересовать меня. Предположим, я соглашусь с твоими доводами. Но я не уверен, согласится ли с нами сам наш, – я правильно понимаю? – ничего не подозревающий кандидат, – На его месте я бы в первую очередь заподозрил ловушку.
– Предоставьте это мне, – невозмутимо улыбнулась Элира, – Я думаю, у меня найдется пара аргументов для него и его матери.
За отупением и болью, последовавшим за падением Шамдо, пришла тревога. И она разъедала его, как ржа разъедает меч. Время неслось вскачь, словно конь, сорвавшийся с привязи, а дела, которые необходимо было сделать, только нарастали, грозя погрести его под собой. Иногда Илуге казалось, что он держит в руках огромную тонкую паутину, силясь удержать ее на ветру и чувствуя, как под порывами ветра она вот-вот рассыпется, оставив в руках невесомые бесформенные обрывки.
Его войско, распыленное по просторам обеих Гхор, становилось неуправляемым. Несмотря на то, что города сдавались один за другим практически без сопротивления, Илуге не чувствовал себя победителем, – скоре, пастухом, пытающимся в одиночку собрать разбегающуюся отару.
Все вокруг были все время чем-то недовольны. Недовольны его решением, – совершенно необходимым, – не брать дань с захваченных городов и бросить всю ее на укрепление крепостей. Недовольны разделом добычи. Недовольны необходимостью оставаться на чужих землях вместо того, чтобы героями вернуться к родным очагам, разворачивая перед женщинами дорогие шелка и хвастаясь табунами тонконогих куаньлинских коней, дорогой упряжью, усыпанным драгоценными каменьями оружием и прочими дарами, которые по праву полагались воинам за эту беспримерную победу.
Илуге весь этот месяц провел в седле, ночуя где придется, и следуя из одной крепости в другую с небольшим отрядом. То, что он видел, его в основном не радовало. Захватив крепость, степняки
