становились ужасающе беспечны: они либо грабили население, нарушая все отданные им приказы, либо принимались пировать, позабыв о всякой осторожности. Несколько сотен людей, в-основном из тэрэитов, вообще забрали свою часть добычи и ушли домой. Военные вожди, которые по традиции возглавдяди набранное в каждом племени войско, считали возможным вести себя как им вздумается, как только оказывались вне поля его зрения. Ему еще подчинялись, – но Илуге понимал, что, как только его отряд скроется на горизонте, все будет по-прежнему. Пожалуй, только Эрулен (которого он застал, развалившегося на шелковых подушках во дворце наместника в обнимку с двумя куаньлинками, пьяного и бешабашного) до какой-то степени осознал, что им всем предстоит. Отсальные искренне не понимали, зачем им всем эти бесполезные груды камня в то время, как можно вернуться в степи, гоня перед собой вереницы куаньлинских рабов.
А основной удар куаньлинов еще впереди, – и Илуге понимал это.
Сейчас его путь лежал в Чод – столицу Западной Гхор, недавно занятую ими. Этот крупный город, – второй после Шамдо, – теперь следовало превратить во второй рубеж обороны, место для сбора оружия и припасов, размещения раненых и изготовления новых хуа пао. Кроме того, Чод был в обеих Гхор единственным городом, который Илуге приказал бы взять, невзирая ни на какое сопротивление. У него были к тому свои причины.
При приближении к городу он отметил, что хотя бы стража у ворот выставлена как положено. Впрочем, заслуга в этом скорее не Джурджагана. Илуге поморщился от этого, однако вынужден был признать: куаньлинская военная машина намного лучше приспособлена к тому, что им предстоит. Степняки взяли Шамдо, используя свою, непривычную куаньлинам тактику. Однако сейчас все изменилось, и придется осваивать другие способы ведения войны.
Воины у ворот, – куаньлины, – приветствовали Илуге, склонив головы в шлемах с султанами и слегка наклонив украшенные кисточками пики. Илуге сдержанно кивнул, проезжая узкими улочками к громаде дворца. Здания, казалось, давили на него со всех сторон.
Он неуютно передернул плечами: в городах куаньлинов ему все время казалось, что его заперли в клетку. Ведь какой степняк будет сидеть целыми днями в юрте? Юрта – она на то и юрта, чтобы она следовала за воином, а не воин за ней. А тут, все, похоже, слишком привязаны к своим жилищам: сидят в них целыми днями, переходят из одной комнаты в другую. Разве можно так жить, на целые дни, – нет, месяцы! – накрывая себе голову этим ужасным потолком? Находясь здесь, Илуге чувствовал себя так, словно постоянно таскает его на плечах. Взгляд его постоянно упирался в стены, ширмы скрывали каких-то бросавшихся врассыпную людей, присланных якобы прислуживать ему. Все это было непривычно и неприятно.
Перед еще одними воротами, отделявшими дворец наместника от остального города (Великое Небо, сколько же стен!) Илуге встречала кланяющаяся колонна куаньлинов в красных и лиловых одеждах, которые почтительно проводили ' великого вождя' во ' дворец, достойный его светлости'. Там, сидя в кресле наместника, его ждал Джурджаган. Илуге хватило одного взгляда на рыжего джунгара, чтобы понять, что тот так же зол и измотан, как и он сам. Поднявшись ему навстречу, Джурджаган сошел по трем ступенькам ему навстречу, уступая ему место, и встал за его правым плечом. Ли Чи,командующий куаньлинским гарнизоном, занял место слева.
Илуге раздраженно повел бровью. Куаньлинский церемониал, торжественный, пышный и длительный, навевал на него тоску, но ему приходилось следовать ему везде, подчиняясь непонятным традициям покоренного народа.
Он покосился на Ли Чи, все еще не в силах искоренить подозрительность. Глядя на его невозмутимое лицо с раскосыми, широко расставленными глазами и высоким выпуклым лбом, Илуге подумал, что всегда при взгляде на этого человека будет вспоминать одну и ту же сцену.
Когда они месяц назад подошли к Чод, город встретил их наглухо закрытыми стенами и засыпанными колодцами обезлюдевших деревень. По всему выходило, что предстоит долгая и изнурительная осада. Однако буквально наутро после того, как Джурджаган и Илуге стали лагерем на небольшом холме неподалеку, Чод неожиданно выслал людей для переговоров. Толстый куаньлин в немыслимо ярких фиолетово-зеленых одеждах через переводчика передал ему, что мноуважаемый Эн Вэй, наместник, просит у него прощения за неподобающий прием и готов обговорить условия почетной сдачи. А дабы у ' великого вождя благородного народа' не оставалось сомнений в искренности намерений наместника, господин наместник осылает ему голову непокорного смутьсяна, осмелившегося ' не склонить голову перед великим избранником небес'. Посланник открыл привезенную с собой обитую розовым шелком коробку, и Илуге с отвращением узрел в ней отрубленную голову с крупными, тяжелыми чертами немолодого воина, уставившуюся на него взглядом тусклых невидящих глаз.
Из многословных объяснений следовало, что это голова Фуай Чи, командующего гарнизоном Чод и принявшего решение держать оборону города, нарушив волю наместника. Илуге принял ужасный подарок, распорядившись похоронить голову с почестями по куаньлинскому обряду: мужественного врага следует уважать. На следующий день безупречно построенный куаньлинский гарнизон в полном составе вышел из распахнутых ворот Чод, упал перед Илуге на одно колено и поклялся в верности новому командующему. Во главе гарнизона на прекрасном сером с белыми бабками коне шел Ли Чи. Сын казненного полководца.
Это было удивительно и не поддавалось объяснению с точки зрения Илуге, – если только сын убитого командующего не был трусом. Они с Джурджаганом долго обсуждали вероятность ловушки, когда их с великими почестями проводили во дворец наместника. Илуге принял решение рискнуть.
Именно там, в невиданно роскошном зале, вымощенном плитами красного, белого и зеленого камня,с причудливо украшенными колоннами Ли Чи, встречавший своего нового господина вместе с наместником, зарубил его прямо на глазах Илуге одним плавным неуловимым движением, бросил меч и остался ждать со склоненной головой.
Стражники Эн Вэя бросились было к убийце, однако тут же застыли, ожидая приказаний. Глава стражи бросился на колени, обращаясь к Илуге:
– Разреши нам казнить убийцу!
Илуге переглянулся с Джурджаганом и медленно произнес:
– Вначале я хочу выслушать его. Говори!
Ожидавший немедленной смерти Ли Чи поднял голову.
– Мой господин, – хрипло сказал он, – Господин Эн Вэй приказал казнить моего отца за его якобы измену, хотя он только исполнял долг полководца. Однако, в силу принесенной мной присяги я дал клятву выполнять беспрекословно все его приказы, хранить его тело и дом, жизнью и смертью. Убить его – означало нарушить клятву – а воин, не умеющий соблюдать принесенную им присягу, и не воин вовсе. Приказав же мне перейти на службу к тебе, наместник освободил меня от присяги ему. Но, как говорят, сын не может жить под одним небом с убийцей своего отца. Я выполнил то, что требовала от меня честь воина. Теперь ты можешь сделать со мной все, что захочешь, мой господин.
Илуге медленно кивнул. Ему понравилась бесстрашная отстраненность в глазах куаньлина.
– И по нашим обычаям смерть отца требует отмщения, – произнес он на куаньлинском языке, на котором уже выучился говорить довольно неплохо, – Освободите его!
Так Ли Чи занял свое место рядом с ним. И, признаться, Илуге не пожалел об этом. Даже если предположить, что куаньлинский военачальник не говорил всего, Илуге все равно узнал о том, что его интересовало, – а интересовало его государственное и военное устройство куаньлинов, – немало удивительного.
Из объяснений Ли Чи Илуге уяснил, что вся система куаньлинов подразумевает службу не племени, роду или конкретному человеку, а некоей 'должности'. Завоевав себе ' должность' (а наместник Западной Гхор фактически передал ему свои полномочия), Илуге автоматически становился во главе иерархической военной цепочки и теперь командовал не только гарнизоном Чод, но и гарнизонами всех городов провинции. То есть почти семью тысячами куаьлинских воинов, для которых правильным проявлением чести воина является безоговорочное подчинение командиру, кем бы и каким бы он ни был. Еще более удивительным было, что куаньлины не воспринимали его приход в Шамдо как плен или поражение. Для них просто один начальник заменил другого, пояснял ему Ли Чи, и до того момента, кода не поступит непосредственный указ императора, им надлежит подчиняться ему, Илуге.
Окончательное решение насчет того, как следует относиться к Ли Чи, помог ему принять не кто-нибудь,
