А через несколько дней папа прислал письмо.
Мама свой листочек сразу заперла в секретер, а мои протянула мне.
«Дорогой мой сын, - писал папа, - мне без тебя, как всегда, грустно. Может быть, и тебе без меня тоже. Я решил отложить все дела и пригласить тебя на субботу и воскресенье в Москву. Лишь бы мама тебя отпустила. Если она согласится, то пусть посадит тебя в дневной экспресс рядом с каким-нибудь взрослым человеком, а мы в Москве с Татьяной Филипповной тебя встретим».
Я так обрадовался, что подпрыгнул раза три в комнате.
Только мама была грустной. Я даже испугался, что она меня не пустит.
Но мама сказала:
- Конечно, я тебя отпускаю. Ты ведь давно мечтал. И с папой надо тебе увидеться. Расскажешь, как он там живет.
Мама сходила в нашу школу и договорилась с директором, чтобы меня отпустили на субботу.
Мы шли из школы вместе с Бабенковым, и он вдруг сказал:
- Ты чего врал, что к отцу в Москву едешь? Твой отец вас бросил, понял? Я слышал, как моя мать говорила.
Мне самому иногда такие мысли приходили в голову. Но я старался об этом не думать, даже глаза зажмуривал и головой мотал, чтобы выгнать мысли, так становилось страшно в те минуты. И сейчас тоже мне стало страшно, но я старался не выдавать себя и закричал:
- Ты что, на солнце перегрелся?
- Я-то не перегрелся, а ты вот - заврался. Отец его бросил, а он - в Москву, говорит, едет.
- Да еду же я! Отец там в командировке. Его сейчас к Государственной премии представили. Газеты читаешь?
- Читаю.
- Плохо читаешь.
- А когда писали про премию?
- Давно уже, неделю назад. В газете «Правда», понял? И в «Ленинградской» было.
- А в «Ленинских искрах» писали?
- Не знаю, - сказал я. - Она детская, а это же взрослые премии. Я нащупал в кармане железнодорожный билет.
- Мой билет, во, видишь? Написано: «Ленинград - Москва. Детский. Пятьдесят процентов».
- А что же тогда мать моя говорила? Вот тоже - дает, - захихикал Бабенков. - Ну и путаница!
Я, конечно, Москву много раз видел по телевизору. И Красную площадь, и Останкинскую башню.
Когда мы подъезжали в нашем сидячем поезде к Москве, было уже темно. Останкинская башня красиво светилась в небе, и все пассажиры смотрели на нее в окна.
Потом поезд стал подходить к платформе.
- Ты не волнуйся, - сказал мне человек, который сидел рядом со мной, - если тебя не встретят, у меня переночуешь. У меня такой же сын и дочка еще есть.
Поезд остановился, все начали толкаться со своими чемоданами к двери, а я смотрел в окно и папу не видел. В окна стучали разные люди, кому-то там улыбались, махали руками, а папы на платформе не было.
- Ну что? Пойдем или будем ждать? - спросил человек, который ехал со мной рядом. Теперь он уже стоял. И мы были одни в пустом вагоне.
- Ждать, - ответил я.
- Выйдем на платформу, к вагону. Мы пошли на платформу.
И только я спрыгнул на асфальт, как ко мне подбежала Татьяна Филипповна. Она даже не разглядывала меня, а узнала сразу.
- Да вот же он! - закричала она. - Саша! Саша! Александр Петрович, вот же он!
Она крепко схватила меня за руку и не отпускала.
- Вот тебя и встретили, - сказал мой бывший сосед. Тут подбежал и папа»
- Ну наконец-то! - И он засмеялся. - Большое вам спасибо. - Это он сказал человеку. - А мы смотрели тебя в тринадцатом. Мама, видимо, сказала «двенадцать», а я услышал «тринадцать».
На другой день папа и Татьяна Филипповна провожали меня на вокзале.
Поезд был такой, в котором я ехал, может быть, даже тот самый, только вагон теперь второй - у самого локомотива. Первого вагона у поезда совсем не было.
- Ты, пожалуйста, люби и слушайся маму, - говорил на прощание мне папа, - я ее всю жизнь буду уважать. Мама у тебя - очень хороший человек.
Татьяна Филипповна вдруг заплакала. Она плакала негромко и одновременно улыбалась.
- Не обращайте внимания, - говорила она.
- Папа, а ты скоро вернешься? - спросил я.
Он долго не отвечал, будто снова думал о своих расчетах, а потом посмотрел в сторону и сказал:
- Не знаю.
Всю дорогу назад я смотрел в окно и думал про папу.
Несколько часов назад я чуть не потерялся.
Мы были на Выставке достижений народного хозяйства, на ВДНХ; я побежал в очередь за мороженым, а папа с Татьяной Филипповной остановились около знакомого человека. Потом они прошли мимо очереди и меня не заметили. Такая там была толпа народу. Я тоже их не заметил, хоть и оглядывался во все стороны.
- Придется к милиции обратиться, - говорил человек рядом со мной, пока я оглядывался кругом.
Потом он вдруг схватил меня за руку.
- Вон там - не твой отец?
- Мой! - обрадовался я и закричал: - Папа! Папа!
- Вы просто два совсем одинаковых человека, вам потеряться трудно. - И мой сосед засмеялся. - А вот на мать ты не похож.
- Это не мама, - сказал я, - это папина сотрудница.
Нам с папой и раньше говорили, что мы с ним похожи. Я люблю сравнивать его фотографии, какой он был в детстве, и свои. И правда - на них как будто один человек.
Еще на выставке, до того, как я чуть не потерялся, папа отвел меня в сторону, заглянул в глаза и спросил:
- Скажи, только честно, как мама?
И хотя несколько ночей подряд, когда я просыпался, то слышал, как мама плакала, и всякий раз страшно мне становилось, и всякий раз я лежал, не знал, что делать, я все-таки сказал сейчас:
