намазывать на него масло. — Я всю жизнь кого-то да играю, — суховато произнёс он. — То киллера, то обывателя, то учёного, то политика. Каждый образ — это ещё и человек. Я выдумываю человека со всем его комплексом мыслей, возможностей и привычек, а затем им становлюсь. Вместе с комплексом мыслей, возможностей и привычек. А также движений и жестов. Как великий канцлер Палпатин имел слабое представление о профессиональных боевых навыках воина со стажем, так это по наследству передалось императору Палпатину… — он посмотрел на неё, хмыкнул. Закончил процесс намазывания масла на хлеб, налил себе чаю, откусил кусок и запил глотком. — Кстати, рекомендую, — сказал он, кивнув на стол. — На флагмане все продукты высшего качества.
Принцесса заворожено наблюдала за его движениями. Простые движения завтракающего человека. Экономны и точны, как в бою. И оттого красивы.
— Наверно, мир сошёл с ума, — вдруг сказала Лея. Оно устало положила локти на стол и облокотилась о них. — Я уже мало чего понимаю.
— Принцесса, я понимаю того меньше, — сухо сказал Палпатин. — Это не поза. Именно потому, что я знаю больше, я прекрасно вижу область своего неведения.
— Мой отец, — пробормотала Лея и залпом допила остатки чая. — Бейл. Не знаю. Не знаю, что думать.
Палпатин посмотрел на неё из-под бровей.
— Поверили, что не подделка?
— Сама не знаю… Впрочем, я уже ничего не понимаю! — взорвалась она. — То, как по-хамски вы себя вели на Звезде… И то, что сейчас…
— Ну, так сообразно тому, с кем я говорю, — усмехнулся Палпатин. — И хочу заметить, что тогда я вам тоже не лгал. Если бы вы не захотели стать моей ученицей…
— Да неужели?
— Ужели. Это было сказано несколько более эмоционально, чем я бы сказал потом, — оборвал Палпатин. — Но правдиво. И потом, тогда мне невероятно хотелось вылить на кого-то своё раздражение. А вы в тогдашнем своём состоянии, принцесса, вызывали неимоверное раздражение. При том, что изначально в своём поведении были не виновны. Эта отговорка не работает, когда речь идёт о взрослом человеке, — он помолчал. — Вы верите, что ваш приёмный отец мог это сделать?
Лея покачала головой и уставилась на свои руки.
— Я не знаю, что думать. Он был хороший… Я хочу сказать, мне в детстве с ним было интересно и хорошо. Он не мог меня…
— Именно вас?
— О чём вы?
— Пока не знаю, — сказал император. — Если поможете, надеюсь узнать.
— О чём?
— О ком. О вашем отце, Бейле Органе. Вы выросли рядом с ним. А главное — вы выросли на Альдераане. Мне нужны ваши воспоминания, принцесса.
— Какие воспоминания, если я даже и не думала…
— Вы жили там. Нечто всё равно должно было попасть в поле вашего зрения. Даже если бы вы пропустили это мимо глаз. Не поняли. Не заметили. То, что для вас было непонятно и не важно, для меня будет иметь большой информационный смысл.
— И я для этого должна начать перебирать воспоминания своего младенчества?
— Зачем вы. Я.
— Вы?
— Да. Я могу вытащить у вас это из головы. Если, — прибавил он столь же сухо, — вы дадите на это согласие.
Принцесса передохнула.
— Как благородно! — выпалила она в старческое лицо пополам с гневом и страхом.
— Отнюдь. Чтобы понять и увидеть, мне необходима ваша добрая воля. Ваша открытость. Иначе я вместо реальности буду бороться с вами. Мне это не нужно. Легче расспросить.
— И что вы надеетесь узнать?
— Кое-что, — ответил Палпатин столь странным тоном, что Лея вздрогнула и пристально посмотрела на него. — Кое-что столь важное, что от этого зависит наша дальнейшая жизнь и свобода. Или не зависит, — он взглянул в глаза Лее. — Это будет гораздо хуже.
— Что?
Император промолчал, резко поджав губы и глядя ей в глаза.
—
Палпатин улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Я принимаю этот вид сделки. Не до конца, конечно. Но…
— Сделки?
— То, что я пойму, я скажу вам. Вы это хотите знать?
— Да!
Страх сменился звенящим ощущением бездны, в которую она падает — и восторгом от головокружительного полёта. Это ощущение было ей внове. Оно освобождало.
— Тогда… — сказал Палпатин. Он запил последний кусок бутерброда последним глотком чая. — Тогда я постараюсь объяснить вам, что вам следует сделать.
Снова Люк
Вейдер пришёл, как и обещал, через час.
— Сегодня в конце дня мы выходим возле Корусканта, — сказал он походя. — Если хочешь, можно увидеть это с мостика. Зрелище феерическое. Для тех, кто ни разу этого не видел. Даже я иногда удивляюсь. А уж сколько раз… — Вейдер задумался. — Сколько раз я это видел. И каждый раз в новом статусе.
— Угу, — сказал Люк, судорожно прожёвывая бутерброд. — Извини.
— Людям свойственно есть, — ответил Вейдер. — У них существует такая потребность. Это нормально.
Сел перед ним, небрежно откинувшись в кресле. Небрежность была сродни запакованной пружине.
— Расскажи мне о Кеноби, — сказал Вейдер.
От неожиданности Люк прекратил жевать. Потом дожевал, запил глотком чая.
— О Кеноби? Но ты же знаешь. Бен меня учил около недели, и…
— Нет. Бен жил на той же, планете, что и ты, около двадцати лет.
— Но я его почти не встречал.
— О нём говорили. К нему как-то относился твой дядя и твоя тётя. Мне это важно. Всё, что помнишь.
— Ну…
— Какое-нибудь первое воспоминание или впечатление?
— Хм… Дядя, помню, ворчал тёте, что ему только Кеноби в городе встретить не хватает…
— Его считали сумасшедшим?
— Да… То есть…
— Люк, мне нужна точность формулировок.
— Зачем?
— Точность?
— Нет, зачем тебе…
— А вот это уже моё дело.
Люк смотрел на Вейдера. Всегда так. Кажется, почти родные. И вдруг этот спокойно-угрожающий
