гримерке.
Ответы у Гали учились плохо, ибо Ванечка придумал слишком уж сложные вопросы. Причем, когда он вручал ей листочек, то гордо заявил, что сделал это специально, дабы никто из посторонних не догадался.
Дверь раскрылась, и в гримерку вошла Лиля, неся в руке пакет с вечерним платьем.
— А, Гальк, ты тут? Закрой, пожалуйста, задвижку, чтобы никто не ворвался, пока я переодеваюсь.
Галя подозрительно посмотрела на подругу.
— Что-то ты какая-то бледная, звезда моя. Устала?
Лиля кивнула.
— С этими новичками работать — кошмар на колесиках. Даже моя Форточкина и то быстрее схватывает.
— Ладно, нормально, — заверила ее Галя. — Я видела их на сцене. Сойдет. Кстати, вы хорошеньких девок отобрали. Особенно знаешь какая? В синей кофточке…
Лиля чуть не подпрыгнула на месте. В синей кофточке была Юля, злополучная блондинка, чтоб ей пусто было! Честно говоря, режиссеру Рощиной до смерти хотелось скинуть эту дамочку со сцены или вообще запереть ее в подсобке.
Но признаваться в ревности она не стала бы и перед лучшей подругой.
— Да, ничего девочка, — согласилась Лиля для приличия.
Но Галя была не Ванечка, и провести ее было сложнее.
— Слушай, Рощина, — засомневалась она, — по-моему, что-то у тебя не так. Где Марко?
Как всегда Галя била в самую точку. Но легче от этого не стало. Все сдерживаемые за сегодняшний день эмоции вдруг прорвало, и Лиля нечаянно всхлипнула.
— Жизнь не удалась! — сказала она с самым несчастным видом. — Он приехал вместе с Юлькой, а потом сразу уехал. А на меня — ноль внимания, фунт презрения… Хорошо еще, что спасибо сказал…
Галя принялась сосредоточенно думать. Вообще-то информации к размышлению было мало…
— Вот что, Рощина, — произнесла она наконец, — он сюда сегодня придет?
— Придет, — удрученно ответила Лиля.
— Вот ты все и у него и узнаешь!
— С ума сошла?! Неужто я его спрашивать буду? «Извините, пожалуйста, вы не подскажете, любите ли вы меня или нет? А то я в догадках теряюсь».
Тут кто-то начал дергать дверную ручку, и Ванечкин голос за дверью крикнул:
— Время-то — десять! Пора начинать! Вылезайте оттуда!
— Ой, мамочки! — всплеснула руками Лиля и принялась лихорадочно натягивать платье.
Галя помогала ей, как могла, а по ходу дела учила жизни:
— Ты главное, козью морду не делай. Общайся с ним, как будто ничего не произошло.
— Как это не произошло?! — возмутилась Лиля.
— А так! Может, это его сестра была!
— Конечно! А я — Папа Римский! Застегни мне сзади крючки.
— Ох, блин, они у тебя не застегиваются! В общем, не делай глупостей, пока я не скажу.
— А я-то, дура, на что-то надеялась! Губу раскатила!
— Губу надо подкрасить! И тушь под правым глазом вытри! Все, давай на выход!
Конарб Семенович Попугаев был самым довольным человеком на свете. Он помирился со своей женой Люськой.
Случилось это так. Четыре дня после выхода рекламы Конарб все ждал, что Люська вернется, и все пойдет по-прежнему. На пятый день сердце его не выдержало. Он решил, что Люська рекламы не видела. Порывшись в письменном столе, он достал новогоднюю открытку с избушкой и написал на ней синим фломастером: «Смотри четвертый канал. С наступающим Новым годом. Твой Конарб». Открытка была брошена в почтовый ящик Люськиной мамы.
На следующий день Люська так и не появилась. Зато от нее пришла открытка со снеговиком, где сообщалось: «А я смотрю. С Новым годом. Люся».
Конарб Семенович скакал по комнате, то и дело показывая открытку щуру. Глупая птица говорила «курлы» и зачем-то долбила косяк в прихожей. У нее были свои радости.
После работы директор «Гармонии» одел новый галстук, приобрел у промерзших теток на улице корзину роз, вставил туда записку «Любимой Люсеньке посвящается» и направился к тещиной квартире. По мере подъема по ступенькам его храбрость все улетучивалась и улетучивалась, так что, добравшись до пятого этажа, он просто поставил цветы на коврик перед дверью, позвонил и побежал наверх прятаться за мусоропроводом.
Дверь открыла Люськина мама и молча принялась разглядывать подношение. Потом она заметила записку, прочитала и позвала дочь:
— Людмила! Поди-ка, погляди, что тебе твой гармонист притащил!
Конарб с ужасом подумал, что у его жены завелся какой-то гармонист, но быстро сообразил, что теща имеет в виду его, директора «Гармонии».
Люська вышла на площадку. На ней был халатик в горошек и тапочки. В светлых волосах терялся красный ободок. У Конарба сладко защемило сердце.
— Мама! — сказала Люська, глядя на цветы. — Все-таки у него ко мне чувство!
Теща немедленно поджала губы.
— Ага, чувство! Что ты от него видела? Одни страдания! Сегодня роз припер, а завтра опять свету божьего не увидишь. Он же деспот!
— Я не деспот! — в негодовании воскликнул Конарб Семенович, выскакивая из-за мусоропровода. — У меня работы много!
Теща испуганно ахнула и ретировалась вглубь квартиры. А Люська осталась стоять и молчать. Конарб стремительно сбежал по ступенькам и схватил жену за руку.
— Люся! Брось дурить, пошли домой!
Она опустила голову и все смотрела куда-то на коврик под ногами. Конарб перепугался, что сейчас она тоже уйдет, и принялся увещевать с новым жаром:
— Я похудел! Вот, смотри, ремень на какую дырку застегивается! Только о тебе и думал.
— Правда? — проговорила Люська и подняла полные слез глаза.
И тут Конарб сделал то, чего не совершал уже пятнадцать лет: он поцеловал Люську в подъезде.
Вечером к тещиному дому приехал грузовик забирать детей и вещи.
Все последующие дни директор «Гармонии» праздновал второй медовый месяц. Но этому постоянно мешали дети и щур, и сбежать от них удалось только на вечеринку Лили Рощиной.
Супруги Попугаевы были размещены за самым почетным столиком близко от сцены. Люська никогда в жизни не была в ночном клубе и постоянно спрашивала:
— Это что такое? А это что там висит под потолком?
Конарб объяснял со знанием дела:
— Это стробоскоп. А это, Людмила, лазерное шоу.
Дело кончилось тем, что Люська как-то странно посмотрела на мужа.
— А ты откуда все знаешь? Чай, мотался без меня, где ни попадя, да?
Конарб ничего не успел ответить, потому что в зале вдруг выключили свет.
— Ой, чего это?! — испуганно прошептала Люська, прижимаясь к мужу. Изломалось все, что ли?
Темнота зала была взрезана яркими вспышками. Космическая музыка ринулась в зал. Кружение лучей. Виртуальные фигуры в прозрачных туниках. Рваные движения тел. Потом свет снова погас, и вдруг разноцветный световой поток полился со всех сторон на сцену.
Лиля подглядывала из-за кулис и очень переживала. Все было, тьфу-тьфу-тьфу, хорошо, если не считать того, что Форточкина иногда светила фонарем не в ту сторону. Но шла она, куда нужно.
«Форточкина, я тебя обожаю!» — думала Лиля.
