— После вас позову. Все — вон! Спать хочу…
И когда упала завеса за последним, сдержал нетерпение, выждал, чтобы удалились их шаги.
— Брат… — позвал шепотом, — ты здесь, брат?
Эртхиа высунул руку из-под кровати. Акамие подбежал и помог ему выбраться наружу. Стоя на коленях, они обнялись. И не могли дышать, а только часто вздыхали, и плакали оба.
Ибо сказал сказавший:
— Ты вернулся, мой дорогой брат, живой и невредимый! Как ты думаешь показаться на глаза царю? Я просил за тебя, но…
Эртхиа опустил глаза.
— Отец не узнает, что я здесь. Мало времени у меня — Ханис ждет за городской стеной. Когда в полдень дневная стража принесет узникам еду, мы должны быть далеко.
— Ханис? Так ты нашел его сестру? Она жива?
— Я посватался к ней.
Акамие всплеснул руками.
— Но постой, что за разговор… Как пропылились твои волосы и одежда! Моя купальня наполнена, как бы ты ни спешил, у тебя хватит времени вымыться, идем, я помогу тебе. Там ты мне все и расскажешь.
Акамие вытер ладонями щеки и повел брата в купальню.
Погрузив иссушенное горячим ветром тело в прохладную воду, Эртхиа застонал, взгляд его затуманился, на лице расцвела блаженная улыбка.
— Я мылся в бане в последний раз перед свадьбой, — пожаловался он.
Акамие усмехнулся ласково и принялся вливать в бассейн благовония из сосудов с узкими горлышками.
— Роза, цветки пальмы и сафлор. Расскажи мне о сестре Ханиса. Как жаль, что я его больше не увижу!
— Она красивая, — мечтательно улыбнулся Эртхиа. — Да. Покрывала не носит, носит штаны, не поясе — длинный меч, и я на ней женюсь.
Акамие прыснул. Он как раз расплетал косу Эртхиа, черные пряди растекались в прозрачной воде.
— Ты решил? А она согласилась стать второй женой?
— Да, в этом все дело. Я спросил Ханиса, будет ли она у меня единственной женой. Ханис ответил: если будет, то единственной. А ты что скажешь?
— Что ж я скажу? Ханис знает больше. У тебя ведь есть уже жена, мой брат-воин, и будут еще. Но не Ахана-царица.
Эртхиа рывком обернулся, расплескав воду и намочив рубашку Акамие. Черные пряди заклубились вокруг него.
— Будет!
Глаза его сверкали.
— Я говорю, будет!
— Не шуми, — испуганно, но ласково попросил Акамие. — Повелитель сейчас спит крепко, но все же…
Эртхиа прижал ладонь к губам. Но из-под пальцев рвался горячий шепот:
— Обряд не закончен — я не женат. Нет у меня жены! Будет — Ахана!
Акамие улыбнулся, закивал головой.
— Ты сказал, брат, значит, будет.
Спорить ли с братом, которому скоро-скоро в дорогу, в неизвестность? Разве им решать? Судьба решит.
— Но скажи мне, брат, — снова забеспокоился Эртхиа, — бывало ли в Хайре, чтобы у мужчины была одна жена? Читал ты о таком?
Акамие задумался.
— Это истинная редкость. Но бывало, и мы находим об этом рассказы в свитках и сшитых книгах. Вот хотя бы Хамаджед Неистовый, чья страсть к Таруб знаменитее солнца, и ты сам должен бы помнить об этом… Или Джадхаана, надевший серьгу с именем Уравы, хоть над ним не смеялись только глухие, не слышавшие о нем. Или Джуддатара, покорный прекрасной Кумантад и отказывавшийся иметь детей от других женщин…
— Но у них были и другие жены! — сокрушенно возразил Эртхиа. — Жены и невольницы… Не зазорно ли мне, сыну великого царя, иметь одну жену? У последнего нищего их по крайней мере две, иначе люди спросят: мужчина ли он?
— Так не женись на Ахане! — рассмеялся Акамие. — Или потом возьми других жен.
Эртхиа покачал головой.
— Брат мой, ты женишься не завтра. Думай, пока твоя голова на плечах. Но я бы поспешил унести ее оттуда, где она подвергается опасности.
Акамие помог Эртхиа натуго стянуть мокрые волосы в косу, а потом с помощью брата поднимал тяжелые крышки сундуков.
— Это твой кафтан. Узнаешь? Первая одежда воина, которую я носил на моих плечах. Хорошо, что я сохранил это, моя одежда была бы тебе тесна.
— А у тебя хранятся и те кафтаны, которые сшили специально для тебя? Не дашь ли ты мне один из них?
— Думаешь, моя одежда будет тебе впору? — изумился Акамие.
Эртхиа, вздохнув, отвернулся.
Акамие поспешно выложил из сундука еще один кафтан, рубашку, штаны. Из другого достал две пары сапог. И пока Эртхиа торопливо, но тщательно одевался, расстелил на полу одно из своих покрывал, уложил и увязал в него запасную одежду и обувь, в отдельных свертках — кусочки вяленой дыни, сушеный виноград и абрикосы, медовые лепешки.
— Больше ничего нет. И сумки дорожной нет.
— Ничего, — успокоил брата Эртхиа, — кони готовы в дорогу, переметные сумы уже на их спинах, было бы чем наполнить. Всадник в дороге не пропадет.
— Возьми! — попросил Акамие, протягивая брату полные руки перстней и ожерелий.
— Не знаю, когда вернусь. Передай отцу: мне жаль огорчать его непослушанием. Но здесь мне всегда оставаться младшим царевичем, а в степи я сам по себе, первый и последний.
Акамие ответил невпопад, гладя его по плечу.
— Не забудь мутную воду заедать чесноком. У меня нет чеснока, чтобы дать тебе в дорогу…
— Я куплю в городе, — сглотнув слезы, пообещал Эртхиа. — Правду говорят, разлука — сестра смерти.
— Я слышал, смерть — сестра разлуки. Но я прошу — не тебя, знаю, что отныне тебе опасно в Хайре, — но Судьбу прошу: пусть подарит нам еще хоть одну встречу. Брат моего сердца, хочу, чтобы сегодня я обнимал тебя не на вечную разлуку. Пусть повернет твоя дорога за горизонтом вспять, как дорога солнца, которое скрывается, будто навеки, но всегда и всегда возвращается к нам.
Эртхиа обнял его.
— Пусть услышит тебя Судьба, брат моей души, пусть и пройдя сквозь землю, вернусь к тебе, как сгинувшая трава возвращается весной.
— Пусть услышит тебя Судьба.
И снова земля летит под копыта коней. Трое всадников с каждым ударом копыт, с каждым биением сердца приближаются к ущелью Черные врата, за которым уже начинаются Горькие степи Аттана.
Один всадник высок, лицом бел, глаза и волосы цветом напоминают светлое пламя. На нем кафтан голубой, какие носит дворцовая стража, а конь под ним под стать всаднику — золотисто-соловый, с белой проточиной до подвижных ноздрей.
А второй всадник, смуглый и черноглазый, чьи бедра слишком широки для юноши, ростом мал, в
