но германское продвижение на Восток нас пугает. Разногласия
Германии с Польшей нас не касаются, решайте сами свои проблемы, но только не начинайте большую войну против Польши. Если начнете – мы бросим в Польшу пять миллионов советских добровольцев, мы дадим
Польше все, что она попросит, мы развернем в Польше партизанскую войну и начнем мобилизацию Красной Армии. Ну и ТБ-7… Каждый день.
Пока пять тысяч тонн в день обеспечить никак не можем, но тысячу тонн в день гарантируем' (с.29 [354-355]). Каково? Пройдемся по пунктам. Со смаком.
Бросить в Польшу пять миллионов добровольцев – идея архиоригинальная. Но глупая. Если вы не знали, восточная граница
Польши была самая укрепленная. А увидев, как им на помощь бодро марширует ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ советских добровольцев, поляки, все как один, вцепились бы в пулеметы.
Так что успокойтесь, Виктор. Никого вы в Польше своими якобы
'добровольцами' не обманете. Товарищ Сталин, кстати, сам пробовал – во время переговоров с Драксом и Думменком в 1939 году. Слезно просил Польшу предоставить узенький коридор, чтоб только до немцев дойти. Но поляки сказали, что никаких русских у себя не потерпят.
Вот.
А насчет пяти миллионов добровольцев – шутка иная, своевременная.
Как раз в 1941 году примерно столько 'добровольцев' и составляла вся
Красная Армия вместе взятая, от прапорщика, до маршала, включая персонал аэродромов и военно- полевых кухонь. И если эти
'добровольцы' вдруг окажутся 'кинутыми' в Польшу, то, что вы подразумеваете под 'и начинаем мобилизацию Красной Армии'! Из кого?
Мобилизацию, конечно, все-таки провели после того, как Гитлер напал, и всю войну проводили наборы в армию, однако учились эти новобранцы уже на фронте, под немецкими пулями, и боеспособными успели стать далеко не все. И это при том, что им было, на кого равняться и у кого учиться.
Кроме того, могла ли вообще Польша как театр военных действий вместить эти 5 млн. добровольцев? Есть же определенная плотность войск по фронту. Можно, конечно, поступить как американцы в 1918 году под Сен-Миелем и в Маас- Аргонской операции, то есть кидать войска в бой настолько плотно, что они будут упираться друг в друга, мешая маневру артиллерией и танками, загромождая дороги, у которых ограниченная пропускная способность ‹Вот, кстати, он – удар таранными массами, та самая 'таранная стратегия', которую, по
Суворову, изобрел Тухачевский. Типа, сразу после американцев.›.
Лиддел Гарт все это безобразие охарактеризовал как 'Маас-Аргонский кошмар' ‹См.: 'Всемирная история войн: В 4 кн. Кн.3: 1800-1925'.
СПб.; М.: Полигон-АСТ, 1998. с.927, 931. Однако, не одни только
Советы страдают конъюнктурностью, третируя адмиралов за намеки на
'лишь значительный' вклад СССР в победу над Японией, ибо господа
Дюпюи, отставные американские военные, зная об этом позоре, полагают, что 'Американские экспедиционные войска оказались решающим фактором окончательной победы союзников'! Там же. с.934. А как же!
Куда ж без них…›. А что до Польши – такая же каша произошла и во время 'освободительного похода' РККА в Западную Украину и Западную
Белоруссию: войска точно так же забивали дороги, устраивая заторы, нарушая управление и расстраивая планы начальников. Кто-то не соразмерил силы с задачей, результат – неразбериха и путаница.
Хорошо еще, что сопротивлялись поляки чисто номинально.
И вообще – нечего целую армию бросать в мясорубку ради спасения
Польши, которой СССР ровно ничем не был обязан. В России людей мало, а лишних нет вообще. Россия пережила русско-японскую, Первую мировую, Гражданскую войну, сталинские лихие реформы и не менее лихие чистки, и хотя народу еще осталось, не следует думать, что там, посреди Сибири, у русских стоит дупликатор, из которого каждые пять секунд выпрыгивает новый русский, уже с берданкой и в буденовке.
Партизанская война в Польше – вещь еще более комичная. Так и вижу, как бородатые мужики на границе объясняют польским пограничникам, что они советские партизаны, мечтающие попартизанить в Польше. Но – это лирика. Важно, что в итоге Сталину предлагают:
– отказаться от возвращения потерянных белорусских, украинских, да и польских земель.
– обострить отношения с новым соседом – Германией.
– дать последней повод трубить в геббельсовские трубы на весь
'свободный мир' о страшных происках Коминтерна в Польше и близкой красной агрессии, от которой последнюю спасла лишь своевременная помощь Рейха.
И вот что еще применительно к предлагаемой Суворовым оборонительной стратегии хочется сказать. Шарль де Голль в своих мемуарах вспоминает о том, что уже после нападения Германии на
Польшу, во Фрннции, официально ведущей с Германией войну, были весьма сильны слои, согласные с рецептами обороны, раздаваемыми нашим доблестным Виктором.
В самом деле, – Франция как по писаному исполняла все суворовские предписания. Прямо взяла его книгу 'Что нужно делать, чтобы выиграть в оборонной войне, и, не дай Бог, не прослыть 'агрессором' и по пунктам все исполнила. Итак, посмотрите:
Во-первых, Франция не имела ни крупных танковых соединений, ни быстроходных, мобильных, по- вашему 'агрессивных' танков (не то что на колесах, а хотя бы на гусеницах). По Суворову это – дар небес: всем видно, что Франция не агрессор. По де Голлю – худшее проклятье его родины. В своих довоенных книгах он лихорадочно пытался достучаться до широкой общественности, генерального штаба, парламента, правительства, хоть до кого-нибудь, объясняя, что, лишив себя крупных маневренных танковых соединений, Франция уподобила себя воину, который заковал себя в броню, а меч выбросил. Между тем как имеющий меч всегда найдет щель в латах врага. На его стороне всегда будет инициатива. А бронированной, но безоружной кукле остается лишь лежать, как черепахе, и покорно ждать, когда клинок врага найдет, наконец, слабое место. Де Голль это знал. Суворов упорно делает вид, что не знает.
Во-вторых, Франция в межвоенный период тратила львиную долю своего военного бюджета на строительство 'линии Мажино'. Была воздвигнута настоящая китайская стена. При строительстве ее были использованы все фортификационные новации, придуманные тогда во
Франции и мире. 'Линия Мажино' стала легендарной еще до войны. Она стала таким же национальным символом Франции как Эйфелева башня – символом Парижа. Само слово стало нарицательным. Но почему же Гитлер не побоялся напасть на страну, защищенную по последнему слову
Суворова? Филипп Баррес, сын известного писателя Морриса Барреса, вспоминает свой разговор с Риббентропом в 1934 году:
'Что касается 'линии Мажино', – откровенничал Риббентроп, – то мы прорвем ее с помощью танков… Наш специалист генерал Гудериан поддерживает это. Я знаю, что такого же мнения придерживается ваш лучший технический специалист'.
'А кто наш лучший специалист?' – хлопал ушами Баррес.
'Голль. Полковник де Голль' ‹Молчанов Н. Н. Генерал де Голль. М.,
1979. С. 102.›, – назидательно ответил Риббентроп, прекрасно понимая, что лучший французский специалист так и останется полковником до самой войны.
Пришла война, и весь мир смог оценить, чего стоят прекрасно оснащенные линии без поддержки крупных танковых соединений. Немцы поступили элементарно, – даже не став связываться с линией, прошли через соседнюю Голландию – в ней-то линию не построишь. А потом через Арденнские горы – седовласые корифеи во французском генштабе, считая, что в мире вместо танков есть только такие же, как у них, тихоходные тянитолкаи, решили не строить там укреплений, поскольку по горам 'правильные' танки не ездиют. А потом, под конец, немцы и саму 'линию Мажино' прорвали. Таким образом, враги оказались за лирией, а французам, потратившим 'почти весь свой оборонный бюджет на чисто оборонительные
