У нас на даче в любом ручье этой гадости, как в диване клопов.
– Кто ж их знает, этих ученых. Они все, как один, с приветом, – ответил ему Щелчков.
Глава пятнадцатая. «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!»
– Скальпелем еще ничего, – рассказывал час спустя Шкипидаров, устраиваясь поудобней в ветхом кузове нашей штабной пятитонки. – Вот недавно на Васильевском случай был! Там в одной школе поймали банду преподавателей. Так они в кабинете русского языка и литературы устроили пыточный кабинет. И не просто кулаками работали, они с помощью механической челюсти, вставленной в бюст Макаренко, насмерть гробили двоечников и троечников. Не выучил стихотворение Лермонтова «На смерть поэта», тебя хвать и суют под челюсть. Сделал две ошибки в диктанте – то же самое, никаких поблажек. Не умножил правильно два на два – хнычь не хнычь, а давай туда же. Замучивали практически подчистую. Сперва палец тебе оттяпают, потом руку, потом вторую. И так пока от человека не останется какая-нибудь мелкая ерунда – прыщ на шее или там ненужная бородавка. – Шкипидаров с довольным видом поглядывал то на Щелчкова, то на меня. Глаза его превратились в щелочки. – Знаете, как про это узнали? А просто. Ведь у них что ни четверть, так одни отличники да четверочники. Словом, абсолютная успеваемость. Милиция, конечно, заинтересовалась – что это за школа такая, где даже ни одного троечника. Не может быть такой школы. Устроили они, в общем, облаву, врываются с пистолетами в кабинет – бах! бах! – это учителя отстреливаться. Милиционеры им: руки вверх! сдавайтесь! сопротивление бесполезно! Преподаватели – тырк – в окно, а там в них из пистолета – бах! Заплакали они, испугались: простите, кричат, мы больше не будем. Ну, их, конечно, арестовали, посадили в тюрьму, челюсть сдали в металлолом, кабинет литературы закры…
– Вранье все это, – остановил его на полуслове Щелчков. – Я думал, ты дельное что-нибудь посоветуешь, а ты нам про какую-то челюсть.
– На что спорим, что не вранье? – Шкипидаров протянул руку, серьезно намереваясь спорить. – На твою свинцовую биту, хочешь? А я ставлю дедушкину медаль.
– Не буду я с тобой спорить, – сказал Щелчков. – И медаль мне твоя не нужна. – Он хлопнул Шкипидарова по руке, показывая, что спор окончен. – В сутках двадцать четыре часа, – сказал он, поворачиваясь ко мне. – Может, нам уехать из города? У моего крестного дача под Сестрорецком.
– А родителям что ты скажешь? А в школе как объяснишь?
– Мы же не на год уезжаем. Через сутки нашу соседку этот гад поджарит на сковородке и отдаст на съедение крысам. Как раз мы к тому времени и вернемся.
– Ерунда все это – и крысы, и сковородка. Это он в переносном смысле. Единственное наше спасение – вот. – Я вытащил из штанов коробок и ласково погладил по этикетке. – Фиг что они с нами сделают, пока у нас есть вот это!
– Не верю я во всю эту чертовщину, – угрюмо сказал Щелчков. – И вообще, я сейчас подумал, что больше я наклейки не собираю.
– Правильно, чего в них полезного, – аукнулся на его слова Шкипидаров. – Фантики – это еще понятно, в фантики хоть играть можно. На деньги или на щелбаны. А наклейки – какой в них прок?
– Почему же, – послышалось из-за кузова. – Есть в них прок, и еще какой.
Мы выставили головы за борт. Рядом с кузовом стоял дядя Коля Ёжиков и сморщенной коричневой тряпочкой надраивал свой свисток. Сторожевая собака Вовка развалилась возле дяди Колиных ног и лениво лизала левый дяди Колин сапог.
– Я не знаю, о чем вы толкуете, но вот он сейчас сказал ерунду. – Дядя Коля показал пальцем на Шкипидарова. Вовка вздрогнула, оставила дяди Колин сапог, насупилась и угрожающе зарычала. Дядя Коля показал ей кулак. Вовка нехотя улеглась на место, но взгляда со Шкипидарова не спускала.
– Этикетка ведь не просто картинка, – продолжал дядя Коля Ёжиков. – Как бы вам объяснить понятней… Вон, видите, на стене – «Каждая капля сэкономленного бензина приближает наше светлое будущее!» Как это по научному называется? – Дядя Коля обвел нас взглядом и сам же, не дожидаясь, ответил: – По научному это называется «агитация». Агитация бывает наглядная, это когда смотришь глазами, и еще – когда агитируют ртом. В последнем случае для громкости применяются: а) рупор; бэ) микрофон; вэ) сложенные в трубку ладони. Всем понятно? Вопросов нет? – Не заметив на наших лицах вопросов, дядя Коля продолжал дальше: – Я к чему это говорю. А к тому, что спичечный коробок – та же самая наглядная агитация, плакат, только очень маленький. Вот, помнится, во время войны на спичках рисовали, как героический советский солдат насаживает на штык фашиста. Этим самым агитировали народ, чтоб он бил захватчиков без пощады… Так что маленький-то наш коробочек маленький, а ведь тоже приближал день победы… Ну-ка, ну-ка. – Дядя Коля прищурился. Он увидел в моей руке коробок. – Ну-ка, что там у тебя на наклейке?
– Ракета. – Я показал наклейку.
– Ракета, – повторил дядя Коля. – А что, спрашивается, эта ракета обозначает? В плане агитации, а? А то эта ракета обозначает, что СССР везде самый первый – на земле, на воде и в космосе.
Довольный своей поучительной речью, дядя Коля расправил тряпочку, которой драил свисток, и высморкался в нее важно и басовито. Убрал тряпочку в нагрудный карман и задумчиво поскреб щетину на подбородке.
– Где-то мне эта наклеечка попадалась… Ну, не эта, может, похожая… – Голова его наклонилась вниз, но внизу, кроме мелких стеклышек, смятых пробок и ненужных железок, интересного ничего не было. Тогда он посмотрел вверх, на острый гребешок крыши, цеплявшийся за облачный бок. Прошло, наверно, с минуту, прежде чем дядя Коля, запинаясь и подолгу подбирая слова, рассказал нам вот какую историю.
– Жил в нашем районе один мудрила. Про него даже в газете писали… этот… как его… фельетон. Название у него было еще смешное. Что-то там про будильники и машину времени. Сейчас… так-так-так… вспомнил! «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!» Ну, может, и не сто сорок, не помню, было это давно, лет десять назад. Называл себя этот чудак народным изобретателем – мол, университетов мы не кончали, а все сами, все своими мозгами. Изобретал он всякую дребедень, вроде этой машины времени, а еще он дрессировал животных – кошек, чижиков, дворняг, попугаев – и устраивал на улицах представленья. Его и посадили-то потом не за то, что людей обманывал, а за то, что он деньги за представленья брал. Говорил, что применяет на практике теорию академика Павлова, прививает животным человеческий разум. Они ж были у него говорящие, все эти Жучки-Бобики, Мурки-Жмурки. Ясно, что не по правде, слова три-четыре, может, они и помнили, голодное животное за кусок колбасы тебе хоть чего разучит, хоть поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», но он-то все выдавал за правду. Видел я его пару раз, интересный был такой гражданин, с виду и не скажешь, что махинатор. Одет прилично – пальто, штаны, на ногах ботинки. Кепочка такая, очки, на тросточку опирается.
Дядя Коля улыбнулся в усы и весело притопнул ногой.
– А коробочек, который на ваш похожий, я вот по какому случаю вспомнил. Дело было у бани на Усачёва, то ли под первомайские, то ли под Илью-пророка, не помню. Народу в переулок набилось – не продохнуть; очередь выстроилась чуть не от Египетского моста. Оно понятно – кому ж на праздники хочется ходить непомытым. В общем, стоим мы в очереди – время уже близится к вечеру, а очереди конца не видно. Стоять скучно – ну подерется кто, ну со знакомым парой слов перекинешься, ну в газету соседу спереди через плечо глянешь – больше никаких развлечений. И тут – смех, шум, кто-то на свистульке играет, кто-то лает, кто-то пищит по-птичьи. Смотрим – ну, мать честная! – прямо напротив очереди бременские музыканты, хоть лопни. Внизу собака, у собаки на спине – кот, а у кота на голове – попугай. Сюда бы еще осла с косолапым мишкой, была бы полная картина, как в сказке. Но осла не было. И руководит всей этой комедией тот самый дядя, который в штанах и с тросточкой.
Дядя Коля перевел дух, потом продолжил, не убирая улыбку:
– «Репетируйте, – кричит, – репетируйте!» – это он своей звериной компании, и тросточкой над попугаем трясет. А попугай ему: «Р-руками не тр-рогать!» – и крыльями от его палки отмахивается. Кот с собакой тоже переминаются, видно, скучно им стоять без работы. А попугай на них: «Не р-рыпайтесь, дур- раки!» – чтобы, значит, равновесие не терялось.
Очередь, понятно, в покатку – так все это у них смешно получается. Тогда дядечка поднимает руки и требует от очереди внимания. Те, которые к животным поближе, они, конечно, его моментально слушаются. Тогда он делает пальцами громкий щелк, и попугай, перегнувшись через кота, кричит в рыжее песье ухо:
