злокозненной лести… но просчитались! Да и как же иначе? Послушайте, вот образец ваших суетных поползновений! /Взяв с конторки листок, читает./ «Надежда, которой я себя льщу быть назначенным на академическую должность, особенно же всемилостивейшее расположение Вашего Величества оказывать наукам высочайшее покровительство — каков слог! — побуждает всеподданнейше просить вас назначить меня ординарным пофессором кафедры логики и метафизики Кенигсбергского университета…» Вертопрах! Не понятно, чего тут больше: наивности или блудливости мысли? Почему бы вам, господин хороший, не просить сразу моего места — Ректора Коллегии Фридриха? /Перебирает листки./ Вот концовочка… Только послушайте! /Снова читает./ «Готов умереть в глубочайшей преданности, ваш наиверноподданнейший раб — Иммануил Кант»! Каково!? «Готов умереть!» Да после такого прошения, действительно, остается одно: привести в исполнение вашу «угрозу» и… умереть! «Раб Иммануил Кант»!
ЯНУС /потирает руки/. Ату его! Поддай ему жару, старик!
ШУЛЬЦ. Ни один здравомыслящий, господин Кант, не поверит таким «верноподданническим» унижениям! Сразу видно, это писала рука скандалиста, затеявшего поупражняться в угодливости. Я будто слышу кощунственный хохот ваших друзей, коим, я убежден, вы читали наброски прошений…
Ваше счастье, что до самого короля такие писания никогда не доходят! С ними знакомятся искушенные в стилях чиновники, умеющие держаться в тени… Я мысленно слышу, как эти скромные люди тихо смеются в ладошку, передавая друг другу ваши послания. Что для них сочинитель подобных бумаг, коль за ним нет высокого покровителя? Разумеется, у меня среди этих людей есть друзья, которые и направляли письма сюда! Вижу, вы смущены… Вас мучает стыд?
КАНТ /тихо/. Действительно, вы смутили меня… И мне — стыдно…
ШУЛЬЦ. Слава Всевышнему!
КАНТ. Господин проповедник! Однако… мне стыдно за вас! Ибо вы углядели здесь лесть исключительно потому… что она — не по вашему адресу! А чтобы излить раздражение, нарисовали картину любезного вашему сердцу мироустройства… где сквозь барьеры из ловких, умеющих скромно держаться в тени… лизунов, справедливости никогда не пробиться!
ШУЛЬЦ. Я заклинаю вас, господин Кант!
КАНТ. И в этом вы усмотрели «Гармонию»!? И здесь вам открылась «Божественная целесообразность»!? Да боитесь ли вы Бога, придворный проповедник Шульц?
ЯНУС. Дионис!
ДИОНИС садится верхом на стул и загадочно ухмыляется, положив руки на спинку стула, а подбородок — на руки.
ШУЛЬЦ. Магистр Кант! Я запрещаю вам богохульствовать!
КАНТ. Ваши кощунственные назидания, господин проповедник, и являют собой образец богохульства и ереси!
ШУЛЬЦ. К силам благим взываю! Прекратить поношение!
КАНТ. На костер, господин Шульц! На костер!
ШУЛЬЦ. Магистр Кант!
КАНТ. Проповедник Шульц!
ШУЛЬЦ. Неслыханная дерзость!
ЯНУС /в волнении/. Дионис, ты оглох?!
КАНТ. Вы так дерзки и дьявольски самоуверенны в толковании Мудрости Божьей, что вполне заслужили небесную кару! /ШУЛЬЦ задыхается от бешенства./ Но успокойтесь… Нынче не те времена. У Всевышнего есть другие заботы. А вездесущие ангелы, призванные расшифровывать тайные помыслы, лишь посмеются в ладошку над вашим конфузом…
ШУЛЬЦ /поставив на конторку локти, прикрывает лицо ладонями/. Силы небесные! Видит Бог, господин Кант, я пекусь лишь о вашем благе… Я хотел вас предостеречь… И надеюсь, когда-нибудь Провидение даст нам возможность договориться…
КАНТ. Только… — как суверенным «державам»!
ШУЛЬЦ. Простите, господин Кант, чтобы с вами беседовать, надо иметь много сил.
КАНТ. Я вам больше не нужен?
ШУЛЬЦ. Все мы друг другу нужны… И, да будет каждый из нас опорой другому.
КАНТ. Да будет. Однако на вас опираться… остерегусь.
ШУЛЬЦ. Как знать, господин Кант… Как знать… Я буду за вас молиться.
Едва заметно кивнув, КАНТ удаляется в дверь, через которую появился.
ЯНУС /кричит/. Дионис! Заверни его! Хлопни в ладоши!
ДИОНИС. Зачем? Кант опять ничего не получит. В который уж раз у него сорвалось…
ШУЛЬЦ. Господа, ошибаются! Сорвалось… у меня.
ЯНУС. Это как понимать?
ШУЛЬЦ. Кант получит все… чего добивается! /ЯНУС присвистнул, вставая./ Только что поступила депеша: «Фон Зайдлиц — министр просвещения»!
ЯНУС. Друг Канта — фон Зайдлиц!?
ШУЛЬЦ. Да — друг… а ныне и покровитель!
ДИОНИС /ЯНУСУ/. Ну вот, ты хотел поворот? И хлопать не надо. /Сначала тихо, затем все громче смеется./ ЯНУС. Дионис! Разве это смешно?
ДИОНИС /сквозь смех/. Еще как!
ЯНУС /подозрительно/. Ты с ним сговорился?!
ДИОНИС. О, Господи, не смеши еще больше! И успокойся. Чего нам бояться, если у этих господ даже Кант может стать «Несравненным, Блистательным Кантом»… лишь по знакомству! Будь он хоть семи пядей во лбу — не имеет значения! Нет знакомства, — нет «Канта»! Сколько их уже сгинуло и еще сгинет в бесследности, потому что на всех, просто… не напасешься фон Зайдлицев! /Кричит./ Янус! Кто мы рядом с «гигантами», насадившими этот порядок — слюнявые покровители муз и наук! Слезливые филантропы! /Хохочет, неожиданно вскрикивает и, схватившись за голову, мечется по авансцене./ Ай! Больно! Моя голова! Несчастная моя голова! /Стонет./ О, Небо! За что эти адовы муки!
ЗАНАВЕС
Кенигсберг. Одно-двухэтажные строения Принцессиненштрассе. Дом Канта (два этажа и мансарда). Вдали — спуск к озеру, кроны лип и башня собора. Появляются ЯНУС и ДИОНИС.
ЯНУС. Вот этот дом! На Принцессиненштрассе любая собака знает господина Канта. Звонить?
ДИОНИС. Подождем… Господин ректор еще изволят прогуливаться… Да и фельдъегерь не подоспел.
ЯНУС. Слушай, мне надоело всю жизнь таскаться за Кантом!
ДИОНИС. Он так вознесся, что ты перестал его чувствовать кожей.
ЯНУС. Зато чую тебя.
ДИОНИС. Слушай, Янус, растряси свой жирок! История не простит благодушия!
ЯНУС. Чего ради мне суетиться из-за какого-то Ницше, которого нет и в помине!
ДИОНИС /горячо/. Не какого-то… — лучезарного! Он придет сказать людям, что Человек — Бог страстей, жаждущий властвовать, испепелять несогласных, чужих, непохожих и слабых, что жизнь есть порыв Страшной Воли — захватывающий на мгновение вздох, в котором — вся мудрость, весь смысл! Понимаешь? Фридрих Ницше — пророк! А я его полномочный посланник!
ЯНУС. Это я уже слышал. Скажи, почему ты так долго бездействовал?
ДИОНИС. Видишь ли… в «магию обстоятельств» вкралась мерзкая фальшь, — мне пришлось выжидать.
ЯНУС. Опять напускаешь туману? Во всем виновата наука!
ДИОНИС. Пожалуй, есть польза и от науки… Лишь оснащенная ею «Могучая Воля» заткнет поры жизни, угомонит суету, не позволив двуногим дожить до маразма! Пусть дохнут в трезвом уме, с сознанием, что и другие тут не задержатся! Страсть! Страх! Азарт! — вот лоцманы мирового процесса — этой скользкой тропинки к обрыву! Ненавижу воспитанных Кантом рассудочных выродков, ибо их идеал — «компромисс»! Их цель — затянувшаяся агония долгожительства с разжижением мозга и разложением заживо! Все, пора
