Впихнула Плачущей дочери в рот. Голодные Бедные малыши Сразу начали Жадно сосать, Пока не насытились, наконец, Вдосталь не напились. Мальчик — дюжий, сердитый — Так жадно сосал, Что у матери бедной его Отхлынула кровь с ланит, Похолодела спина, Почернела кожица у ногтей Сына опрометью Оттолкнув, В сторону отца Отпихнув, Сабыйа Баай Хотун Крутонравную дочку свою, Вспыльчивую дочку свою, Чтобы к небу в ведреный день Голову не вскидывала она, Чтобы солнцу дня Не было видна, Чтобы ей от солнца не почернеть, Чтобы ей от зноя не захиреть, — Укутала дочку В куньи меха, Укрыла в рысьи меха; Чтобы ни пыль, ни грязь Не пристали к ней, Завернула в собольи меха... А Саха Саарын Тойон, Ставший корнем племен уранхай-саха, Сердитого первенца своего Силой удерживая в руках, Раскидывая умом, Мол, скоро он подрастет, Озорничать, забавляться начнет, Наскакивать, пожалуй, пойдет С копьем на Верхний мир,— В волчью шкуру его завернул, В матерую волчуру, С черными полосками на седине Широких передних лап. Думал Саха Саарын Тойон: Мол, скоро сын подрастет, Топор боевой возьмет, Взбудоражит подземный мир, — В шкуру медведицы он Сына запеленал, Крепко перевязал И глубоко усыпил... После этого — Трое суток спустя, Когда на краю небес, Поблескивая, как широкий меч, Белое солнце взошло, Прародительница племен Сабыйа Баай Хотун, Убирая ложе свое, Травяную подстилку сгребла, На которой лежала она, Когда рожала детей. «Если выбросить На землю ее, На росу-туман, На скотный двор, — Выродятся потомки мои, Вырастут злыми дети мои. И когда неприметно старость придет, И когда, ослабев, упаду ничком, Не придет мой сын, Не поднимет меня, Не поддержит голову мне. Старость глубокая подойдет, Устану, навзничь паду — Не придет ко мне дочь моя, Не приподымет голову мне, Поддерживая затылок рукой, Не поможет мне, Не вспомнит меня...» И величавой походкой своей, Выгнув спину, выпятив грудь, От жилья далеко отойдя, Взобравшись на северный горный склон, Травяную подстилку свою Положила она на развильи кривом Березы раскидисто вековой, А послед, в котором
