Нюргун Боотур Стремительный

Моря Энгсэли-Кулахай[310],
На северной стороне
Колдовского поля Хонгкурутта[311],
Где обитали абаасы,
Лопотавшие, как стая гагар,
На неведомом языке.

Посреди колдовского поля того
Вертелся железный дом;
Кубарем, ни на чем не держась,
В сумраке, лязгая и грохоча,
Вверх подпорками, крышей вниз,
Черное кружилось жилье.
Топнул ногой Уот Усуму, —
Тут же, повинуясь ему,
Перестал вертеться железный дом,
Твердо на лапы встал.
На крыше дома
Открылась дыра.
Через ту дыру
Уот Усуму
Пленницу в дом втащил;
Бросил на железный орон
Подстилку, сшитую кое-как
Из облезлых, содранных с падали шкур
Эти шкуры, снятые с лошадей,
Околевших от шатуна,
Висели в прежние времена
На жертвенных деревах,
Проклинаемые людьми...

Проворно Уот Усуму
С подстилки руками смахнул,
Ладонями раздавил
Нечисть разную —
Вшей и блох,
Как лягушки, попрыгавших по углам,
Разбежавшихся, как жуки.
От нетерпенья дрожа,
Стал Уот Усуму принуждать
Прекрасную Туйаарыму Куо
Лечь на железный орон,
Ложе с ним разделить.

ТУЙААРЫМА КУО

Опомнись, хозяин-тойон!
Одумайся, что затеял ты?!
Обезумел ты вовсе, видать,
С беременной хочешь спать?
Благородный твой род
Тебя проклянет,
Отпрыски священных небес
Отрекутся навек от тебя,
Брезговать будут тобой,
Коль прикоснешься ты
К телу нечистому моему!
Обитатели высоких небес
Проклятьями так очернят
Твой лучезарный лик,
Что противно будет смотреть на тебя!

А когда священное тело мое
От бремени очистится, наконец,
Тогда не будет греха,
Тогда не будет помех
Нам с тобою
Ложе делить...

А теперь меня касаться нельзя!
Три дня, не больше, пройдет —
Наступят муки мои,
Откроется утроба моя.
Призывая сильную Айыысыт,
Буду я стонать и кричать;
Призывая защитницу Иэйэхсит,
От натуги всем надрываясь нутром,
Разламываясь в костях,
Дитя я стану рожать...

Ты хозяином добрым будь,
Ты поди — мне пищу добудь,
Убоину свежую принеси,
Горячим мясом меня накорми,
Голодом не умори!
Год меня целый корми
Горячей пищей мясной!

А иначе — солнечные племена,