позабыл за эти долгие месяцы… И сможем ли мы видеться?.. Ведь раньше я видела его в доме в Меирии… а теперь как это будет?.. А если меня в ульпену не примут?..» — и поплотнее закутала горло. Ей стало очень грустно.
Выйдя на работу после возвращения из отпуска, Моти сразу же обратил внимание, что в «Лулиании» появилось много новых людей, к фирме, на первый взгляд, никакого отношения не имеющих. Его уже не удивило, что за время его отсутствия ввели обязательный цикл лекций Арпадофеля, получивший замысловатое название «Введение в математические основы фанфарологии». Для этого был специально оборудован большой зал на втором этаже, соответственно названный «Центральным фанфароторием».
Правда, осталось неясным, то ли это официальное название, то ли его придумали местные острословы, которые в «Лулиании» ещё остались, но понизили профиль. Моти только подумал: «Стоило ли изгонять Бенци с друзьями из их маленького проходного холла на первом этаже, где они обедали, если в конечном итоге под фанфароторий отвели другой, огромный зал? Ведь и лабораторию Арпадофеля могли с самого начала оборудовать там же, чтобы не перетаскивать её с места на место… Выходит, Бенци не ошибся: главная цель Тима с сообщниками — прекратить совместные обеды Бенци с друзьями. Похоже, и с самой компанией Бенци в «Лулиании» почти покончено — что-то никого из его друзей не видать…»
Как только Моти переступил порог рабочей комнаты, которую ему выделили до отпуска, раздалась пронзительная трель телефона: Мезимотес уже вызывал его к себе в кабинет. Войдя в кабинет босса, Моти по выражению лица Минея понял, что правила игры изменились. Почти официальным тоном адону Блоху было объявлено: отныне его кабинет будет находиться не там, где он думает, а на третьем этаже, где уже установлен выделенный ему совершенно новый компьютер. Его старый компьютер, на котором он совершил своё открытие, ныне стал народным достоянием.
О теме, которой он будет заниматься, как и о том, в чьё подчинение он перейдёт, ему будет объявлено несколько позже. Из его подчинения автоматически выводится группа проектирования финансовых блоков программ, вместе со всеми сотрудниками этой группы. Тут же, как бы мимоходом ему было настоятельно рекомендовано, во всяком случае, в рабочее время, не вступать — ни по каким вопросам! — в контакты с Бенци Дороном и его компанией. Моти мельком подумал: «А где они, Бенци и его друзья? Я ни одного не встретил…» «А пока, Моти, чтобы не скучно было, приводи в порядок свой архив, он нам ещё понадобится. Вот, пожалуйста, твой новенький ноут-бук — мы загрузили сюда твои эскизные наработки. Кроме, конечно же, угишотрии — это отныне засекречено», — ласково, как в былые времена, улыбнулся ему Миней. За почти год отсутствия Моти в Эрании босс почти не изменился, словно кто-то его законсервировал. Моти поёжился и подумал: «А ведь за время отпуска я успел отвыкнуть от жутковатого названия темы, получившей такое странное развитие…» Моти весь рабочий день сидел безвылазно на новом рабочем месте на третьем этаже, практически ни с кем не общаясь. Бенци он со дня возвращения из отпуска не видел, с дочкой на эту тему не разговаривал. Он даже не знал, работают ли Бенци и его друзья на фирме, или уже нет. Тонкий намёк Минея сигнализировал, что Бенци ещё где-то здесь. Краем уха Моти слышал о том, что вскоре после отъезда семьи Блох в Австралию, был без объяснения причин уволен друг Бенци Дорона Гидон Левин.
Говорили, что это как-то связано с фанфароторием. Моти знал его в лицо, так сказать, был знаком с ним на шапочном уровне: «Шалом — Шалом…». Он знал, что Гидон — один из самых талантливых специалистов «Лулиании», автор нескольких оригинальных идей. Впрочем, Миней постарался схоронить их в своём архиве, откупившись от Гидона немалой премией и сделав всё, чтобы об этом в коридорах «Лулиании» не упоминали. Впоследствии Тим использовал идеи Гидона в угишотрии. Естественно, сумма премии Гидона была на порядок ниже того, что тройка фанфаризаторов выручила от реализации его идей.
Бросалось в глаза, что лулианичей-ветеранов, с кем Моти начинал работу на фирме, осталось немного, а те, что остались, не вызывали желания пообщаться накоротке.
С новыми лулианичами и вовсе сходиться не хотелось. Выходил он только во время обеденного перерыва в маленькое кафе на первом этаже да в туалет, даже курить приспособился возле компьютера.
Прошло ещё какое-то время после выхода Моти на работу.
Утром эранийцы за завтраком услышали широковещательное объявление о том, что в ближайшие недели в рамках идущей полным ходом Великой Реконструкции их любимого Парка, начинается серьёзная подготовка к Большому Музыкальному турниру. За традиционным утренним кофе эранийцы слушали важное сообщение и вспоминали бум, предшествующий Концерту Века, который состоялся в «Цедефошрии» несколько лет назад. Но такой оглушительной рекламно-информационной кампании, где в искусном сумбуре перемешалась Великая Реконструкция Парка с предстоящим Турниром, не знала доселе Арцена. Раньше из многословных публикаций геверет Офелии невозможно было понять, какова связь между Реконструкцией и Турниром, и «что с этого будет иметь простой средний эраниец». Теперь же её публикации, не потеряв в многословии, ненавязчиво внушали эранийцам, что ничего более важного и интересного в Арцене и в мире не происходит — только Великая Реконструкция и грядущий Турнир (или в обратном порядке).
Ещё не была объявлена дата Турнира, а со всех страниц и экранов видные силоноведы и ботлолюбы, а также прочие выдающиеся представители интеллектуалитета Арцены непрерывно обменивались прогнозами результатов Большого музыкального Турнира. Надо ли сомневаться, что все они заранее, ещё до объявления даты проведения Турнира, предсказывали блестящую и сокрушительную победу «Звёздным силоноидам», которые к этому времени незаметно отделились от Ори Мусаки и образовали независимый дуэт. В группу Ори Мусаки по-прежнему входил Виви Гуффи и исполнители на нетрадиционных инструментах попроще, вроде стиральных досок ихних бабушек.
Кроме того, во всех СМИ рекламировалась фотовидео-студия, обслуживающая ведущих кандидатов на Турнир и их поклонников. Там можно было сфотографироваться как рядом с величественным (несмотря на свой небольшой рост), задрапированным в сверкающее белоснежное кимоно-сари, маэстро-создателем звёздного ансамбля Ори Мусаки-сан, или с Виви Гуффи, или на фоне одной из групп исполнителей на стиральных досках ихних бабушек, так и с самими независимыми «Звёздными силоноидами», сахибом Ад- Малеком и синьором Куку Бакбукини (конечно же, речь шла о престижных и дорогостоящих съёмках на фоне их голографических портретов).
Почти каждый день на телеэкранах красовался любимец молодёжи Виви Гуффи. Его шлягер «В ароматной пышной пене» с утра до вечера распевали юные обитатели Эрании-Далет, пытаясь при этом изобразить, как он выпрямляется в ванной во весь свой невысокий рост, как затем поливает себя из душа, а потом выскакивает из ванной.
Даже «Шук Пишпишим» и «Шавшевет» с «Шампаньей» пытались было исполнять вариации на самые популярные песни Виви Гуффи в стиле рэпп под аккомпанемент бабушкиных досок. Но признанный любимец далетариев пригрозил им судом за попытку плагиата, и юные претенденты в кумиры молодёжи, размазывая сопли и слёзы, согласились на компромисс. Так было достигнуто соглашение: каждая группа на Турнир выходит со своей оригинальной программой. Виви, со своей стороны, постарался успокоить своих перепуганных младших друзей и коллег, пообещав им в будущем творческое сотрудничество и всемерное содействие. Покровительница юных талантов геверет Офелия пообещала всем трём молодёжным группам свою поддержку, в которую они должны верить и на которую у них есть все основания рассчитывать. «Тем более у всех у нас есть один опасный конкурент, на борьбу с которым мы и должны бросить все силы, а не растрачивать их на ненужную, вызывающую насмешки внутреннюю, «междусобойную» конкуренцию», — популярно растолковала Офелия и Виви Гуффи, и предводителям всех трёх групп. О всесилии Офелии была наслышана вся Арцена, поэтому юные дарования могли спать спокойно в обнимку со стиральными досками ихних бабушек.
Если о чём и сожалели юные далетарии, так это о том, что бешено популярные пассажи Ад-Малека, а тем более Куку Бакбукини, невозможно воспроизвести голосом.
Было в их звучании нечто невоспроизводимое, космическое и нечеловеческое, над-мелодическое и
