знакомый рассказывал, что вас даже учат пить не пьянея. Говорят, что ни один европеец не может с вами сравниться.
— Я не разведчик, — попытался объяснить Дронго, — я всего лишь аналитик…
— И не русский, — перебил его Менарт, — я вижу. Значит, пить со мной отказываешься, — он незаметно перешел на «ты», и это было хорошим сигналом.
— Нет, не отказываюсь. — Дронго понял, что сидеть придется долго. Он ослабил узел галстука и взглянул на Менарта.
— Давай по первой, — Менарт поднял стакан. — Я ведь учился в Москве. Потом говорят, нашу разведшколу институтом Андропова назвали. Не слышал?
— Нет. Я же тебе объяснял, что не был профессиональным разведчиком.
— Ладно, — махнул рукой Менарт. — Он поднял стакан и залпом выпил. Потом протянул руку и взял кусок колбасы. Дронго сделал несколько глотков. Водка обжигала горло. Он никогда не пил водку. Только хорошее красное вино или иногда — текилу. Но отказаться было невозможно. Менарт решил бы, что он его обманывает.
— Слабо пьешь, — прокомментировал Менарт, глядя на стакан.
— Как могу. — Дронго посмотрел по сторонам. Потом поднялся, шагнул к холодильнику, открыл дверцу. На полке для овощей лежал лимон. Дронго взял лимон, вернулся к столу, разрезал его пополам и осторожно выжал немного лимонного сока в свой стакан.
— Профессионал, — уважительно заметил Менарт, снова разливая водку по стаканам.
Этот стакан Дронго выпил почти полностью. Менарт тоже опрокинул свой, закусив на этот раз капустой. Уже другими, более спокойными глазами, в которых не было прежней настороженности и боли, Менарт взглянул на Дронго.
— Зачем приехал? — спросил он. — Хочешь покопаться в моем прошлом?
— Да, — честно ответил Дронго. — Кто-то из твоих бывших коллег решил немного заработать. Говорят, что у него остались некоторые материалы…
— Материалы, — скривил губы Менарт. — Кому они нужны эти материалы? Кому вообще мы все нужны? Здесь уже забыли, что была такая страна — ГДР. Десять лет прошло. Молодые ребята смеются, когда рассказываешь им о прошлом. Им наплевать на все наши прежние идеалы. Они думают, что так, как сейчас, было всегда.
— У каждого времени свои проблемы, — осторожно заметил Дронго. Выпитая водка начинала понемногу действовать.
— Свои проблемы. — Менарт поднял бутылку и снова разлил бесцветную жидкость в стаканы. — Вы нас предали. Вот что я тебе скажу. Это вы нас предали. Выбросили, как ненужный хлам. Отреклись от нас, продали за западные марки.
Он задохнулся от обиды, замолчал. Затем молча поднял свой стакан и залпом выпил. Дронго снова выжал лимон и честно выпил следом за ним. На этот раз — до конца. И впервые закусил тушеной капустой, которая ему понравилась.
— Знаешь, почему я решил с тобой встретиться? — спросил вдруг Менарт. — Потому что я много про тебя слышал. Я ведь тебя узнал. Ты Дронго. Говорят, ты работал с Марком. Он погиб в Австрии. Я его знал, мы дружили.
— Да, — сдержанно сказал Дронго, — мы с ним тоже дружили. Его убили в девяносто первом.
— Ответь мне честно на один вопрос. Только честно. Я ведь все равно знаю правду. Верно, что его убили свои? Говорят, что его убрали по ошибке? Верно? Только не ври мне, не говори как про Хеелиха, что его предал кто-то из наших ребят. Ответь честно.
Менарт смотрел на Дронго. Совместно выпитая водка сближает людей, как общее горе или общая радость. Дронго понял, что не имеет права на ложь. Он молчал секунд десять, затем неожиданно для себя потянулся к бутылке и сам разлил водку в два стакана.
— Тогда была неразбериха. Сразу после августа девяносто первого, — с горечью произнес Дронго. Менарт испытующе смотрел на него. Это был не ответ. Это было лишь косвенное признание случившегося факта. Дронго поднял свою половину лимона и изо всех сил сдавил его, выжав остатки сока в стакан.
— Да, — наконец выдавил он мрачно из себя, — его убрали по ошибке. Тогда такие вещи случались. Да, он был моим партнером. — И не дожидаясь каких-либо слов от собеседника, он поднял стакан и, не чокаясь, залпом выпил. На этот раз капуста показалась ему горькой. Менарт пригубил свой стакан. Поставил его на стол.
— Ты настоящий, — ровным голосом сказал он. — Другой бы правды не сказал.
— А ты думаешь, что я приехал сюда, чтобы узнать как ты живешь? — разозлился Дронго. — Или ты думаешь, что только ты один остался такой после девяностого года? Знаешь, что со мной было? Я тебе расскажу, если тебе интересно. В восемьдесят восьмом меня послали в Нью-Йорк — боялись покушения во время встречи Горбачева с американским президентом. Покушения не было, а меня чуть не отправили на тот свет. Я провалялся в больницах почти два года. А потом меня вызвали и отправили в Австрию. Где подставили американцам. Убрали Марка по ошибке, а потом подставили меня американцам.
Он не стал говорить про Натали, не стал рассказывать, как она спасла его и погибла в венском аэропорту. Но Менарт почувствовал эту боль. Такое состояние невозможно сыграть.
— Мне тоже было нелегко, — признался Менарт.
Дронго молча посмотрел на него.
— Вы отняли у меня прошлое и будущее, — тяжело выдохнул Менарт. — Жена ушла от меня с сыном. Он сейчас уже взрослый, учится на врача. Они живут в Лейпциге, а я здесь, в этой глуши. Он стесняется сказать своим друзьям, кем был его отец. Он стесняется, что я работал на разведку ГДР. Что я был офицером. Представляешь, как мне больно? Он считает, что мы все были обмануты. Что нас обманывали Хонеккер и Мильке, вся эта партийная шушера. Ему сейчас двадцать. А ведь раньше он мной гордился. Когда пошел в первый класс, мы пошли с ним вместе. И он держал меня за руку. А сейчас? Вы отняли у меня мою семью, мою страну, мое будущее, моего сына. Вы предали нашу историю, наше прошлое.
— Хватит, — перебил его Дронго, — возьми себя в руки. Твои проблемы — это только твои проблемы, и больше никого они не касаются. Думаешь, мне легко? У меня тоже отняли мою страну. Я до сих пор живу в Москве как иностранец, не получив российского гражданства. У меня тоже отняли прошлое и будущее. Но я не стал работать сторожем, не стал жаловаться на свою судьбу, не стал «устраивать» жизнь по образу и подобию многих из своих бывших коллег. Если ты будешь сидеть здесь и ждать, пока твой сын поймет твои проблемы, пройдет еще много лет. Побрейся, надень новый костюм и поезжай в Лейпциг. Напомни ему про первый класс, расскажи ему всю правду. И может, он начнет что-то понимать.
Менарт молчал. Затем они одновременно потянулись к бутылке, и оба улыбнулись. Дронго убрал руку, позволив хозяину разлить водку в стаканы.
— Я возьму твой лимон, — сказал Дронго. — Он тебе все равно не нужен.
— Бери, — разрешил Менарт.
Дронго взял вторую половину лимона и выжал себе в стакан. Они выпили, на этот раз легко чокнувшись.
— За тебя, — сказал Дронго.
— За тебя, — выдавил Менарт.
Он поставил стакан на стол, взял кусок колбасы и начал сосредоточенно жевать.
— В девяносто втором застрелился мой брат, — начал говорить Менарт, уставившись в одну точку. — Он был партийным функционером, работал еще с Модровым в Дрездене. Разумеется, после объединения он не смог найти себе работу. А из партии он никогда не выходил. Знаешь, не был обманутым, нет. Он действительно верил в преимущество нашего строя. Верил, что мы можем построить идеальное общество, которое будет примером для всех немцев в мире. Как ему было тяжело!
Менарт посмотрел на водку, но не стал больше пить. В бутылке оставалось как раз на два стакана.
— Сколько людей вы бросили, — укоризненно сказал он, — сколько предали. Я знаю, что генерал Вольф несколько раз писал личные письма Горбачеву, когда тот еще был президентом и договаривался с Колем об объединении Германии. И Горбачев ему не ответил. Вольф умолял помочь нашим людям, оставшимся в Германии, просил хотя бы не осуждать их на длительные сроки, не сажать в тюрьмы.
