тейль. Мы опьянели так, что нас с позором вывели; по-
том мы долго искали Юнкин дом, чтобы засвидетель-
ствовать ей свое почтение; прошли мимо несколько
раз, но, к счастью, не нашли, а зато очутились каким-
10
то образом в Витькином «кабинете», где и проспали на
ковре до утра. Дома мать встретила меня слезами, она
уже звонила в милицию…
…Нет, все это прошлое. И нечего перебирать. С Саш-
кой наши пути окончательно разошлись; я даже не
знаю, собирается ли он куда-нибудь поступать. Витька
перебрался за город, готовится к экзаменам; я уехал,
не повидавшись с ним. В день отъезда получил от него
письмо, которое я перечитываю, лежа на третьей полке
поезда Москва—Владивосток,— вот и все, что осталось
у меня от прошлого.
ПИСЬМО ОТ ВИКТОРА
Милый Толька!
Не представляешь ты себе, как мне тут невесело.
Синусы не лезут в голову. Вокруг — стильные ребята,
девчонки в штанах гоняют по улице на велосипедах,
играют в волейбол, танцуют по вечерам под магнито-
фон — словом, развлекаются напропалую. Среди них я
один, как идиот, сижу и зубрю котангенсы, вызывая
насмешки.
Кому это надо? Почему моя судьба зависит от этих
проклятых котангенсов, которые я предпочел бы век не
видеть и не знать — и прожил бы без них хорошо? Все-
му виной наше увлечение радио — папахен вообразил,
что это мое призвание, и усиленно толкает меня в По-
литехнический, на радиофак. Но, честно говоря, я сам
не знаю, чего я хочу и в чем мое призвание. Ладно.
Папахен настаивает на Политехническом — иду. Если
бы он настаивал на Архитектурном — тоже пошел бы…
Скверная история.
Но, послушай, ведь ты тоже неправ, начисто отка-
11
зываясь от борьбы. Это же паника! Это еще хуже, чем
мое «не знаю, чего хочу». Ну и что же? У меня тоже
три тройки в аттестате и куда меньше пятерок — что
это решает?
Твоя (прости) трусливая затея бежать куда глаза
глядят меня не привлекает. Я много думал над этим.
Пришел к выводу, что сдаваться нельзя. Слушай,
Толька, давай лучше вместе поступать в Политехниче-
ский! Ты ведь тоже увлекался приемниками. Вдвоем ве-
селее — смотришь, еще и вытянем там друг друга,
шпаргаленции заготовим, то да се. Надо бороться! Надо
верить!
Понимаешь, в жизни выживают только наиболее
приспособленные. Да, надо смело идти напролом! Но
если не получается напролом — перестраиваться, при-
спосабливаться, но идти любой ценой. Слышишь, лю-
бой ценой! Это единственное, что я знаю и во что я верю
по-настоящему.
Толик, ни с кем я так не откровенен, как с тобой.
Был еще Сашка, но то — дело прошлое. И мне сейчас
особенно не хватает твоих вопросов, твоих тревожных
метаний.
Не с кем и поговорить. Наш дачный поселок состоит
из такой, скажу тебе, обывательщины — как на подбор!
Наверно, он составлялся по принципу «рыбак рыбака
видит издалека». На кого ни посмотри — самодоволь-
ные рожи, собственники, циники. И дети их такие же.
Хозяин роскошной дачи справа — заведующий ка-
кой-то закусочной «точкой». Еще более роскошная, ди-
кая и безвкусная дача слева принадлежит заведующе-
му отделом снабжения какого-то треста. А на краю
поселка — смех!— новенькая дачка, построенная —
кем бы, ты думал? Нищим, что ходил по электричкам
со слепой женой: «Граждане, перед вами два инвалида.
Во время войны я… и т. д. Подайте на пропитание».
12
Это не с тобой мы ехали как-то и подали ему «на про-
питание» ?
Толик, приезжай ко мне. Поговорим, подумаем, бу-
дем готовиться к экзаменам. Расскажешь мне, как по-
живает Юнка. Приезжай!
Крепко жму твою лапу. Жду!
ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА И КАЗЕННЫЙ ДОМ
Но Сибири почему-то нет. Все те же пейзажи за ок-
нами: поля, леса, перелески, речки и снова поля. Мы
перевалили Урал и не заметили, что был Урал. Ника-
ких гор, никаких грозных скал, просто холмистая
местность. Недалеко от реки Чусовой, у одной из стан-
ций, мелькнул простой полосатый столб — и это была
граница между Европой и Азией.
Азия!..
На остановках весь поезд высыпает поразмяться на
перрон. Покупают на базарах варенец, жареных кур,
