контрольной, а она не знала правил. Мы с Сашкой и
Витькой пошли к ней. Ее папа — директор крупного
завода, и они живут в большом новом доме.
Мы долго звонили у огромной дубовой двери квар-
тиры, прежде чем она приоткрылась. Женщина в пе-
реднике глянула на нас подозрительно и недруже-
любно. Осмотрев нас с головы до ног и закрывая со-
бой вход, она принялась допрашивать, кто мы, откуда,
к кому, зачем и опять, кто мы. Дверь захлопнулась, и
мы остались на площадке недоумевая.
Прошло пять минут.
За дверью раздался шорох. На этот раз проход за-
городила собой круглая разодетая женщина, судя по
всему — мать Юны. Опять начался допрос: кто мы,
откуда, зачем пришли, как наши фамилии? Подо-
ждите.
Дверь хлопнула, и мы опять переглянулись. Вре-
мя тянулось томительно, а мы стояли и ждали.
В третий раз открылась дверь, и мать Юны, подо-
89
зрительно поблескивая острыми глазами, чуть посторо-
нилась:
«Проходите. Стойте здесь. Вешайте пальто сюда.
Калоши ставьте сюда. Пройдите здесь».
Заслоняя своим круглым телом вход в другие ком-
наты, зорко следя, чтобы мы, не дай бог, не ступили
лишнего шагу, она провела нас по половичку до двери
большой залы и оставила ее за нами открытой.
Юна лежала на тахте у стены в этой слишком
большой, пустынной зале, и я подумал, что, наверно,
болеть в такой комнате неуютно и холодно. Для нас
уже были поставлены три стула у тахты; мы присели
на краешке и говорили официально, только о контроль-
ной. Что-то душило меня, я не мог расправить плечи,
почему-то не мог забыть, что у моего пальто оторвана
вешалка и оно может упасть там, в передней, и слушал
шорохи в коридоре.
Юна сказала: «Спасибо», и просила нас еще за-
ходить, но мы не знали, о чем говорить; посидев пять
минут, торопливо попрощались и ушли. Только вый-
дя на улицу, мы опомнились и посмотрели друг на
друга с изумлением. Сашка крепко выругался, а Вить-
ка расхохотался.
Мне довелось побывать у нее еще раз. Был лыжный
кросс, и Юна просила зайти за ней и принести дужку
крепления. Я уже не был так ошеломлен процедурой
впускания, но на этот раз меня не провели в комнаты,
а оставили ждать в передней, среди калош, у малень-
кого круглого столика под вешалкой. Юна была не
одета, она выбегала ко мне, просила присесть и снова
убегала.
Потом она вынесла мне стакан чаю и стопку кек-
сов на тарелке. И я, сидя под вешалкой, растерявшись,
как был в пальто, принялся пить чай. Я не знал… мо-
жет быть, это так нужно было, может, это от всей ду-
90
ши, а я, если откажусь, обижу… Кексы были очень
вкусные, но я заметил это, только машинально слопав
последний и ужаснувшись своей невоспитанности.
Нет, я никогда не забуду этого. И никогда не прощу
себе того, что не встал и не ушел навсегда…
За что я любил ее? Об этом не спрашивают, когда
любят. Она необыкновенно красива и умна. В школе,
на улице, в театре, на катке она преображалась. Она
спорила с мальчишками, брала над ними верх, она
всегда была центром нашего кружка и даже стриг-
лась под мальчишку, и все обожали ее. Девчонок она
не любила, и они в отместку шептали, что она закапы-
вает в глаза атропин, оттого они у нее такие блестящие
и темные. С седьмого класса она уже одевалась по
последней моде и говорила об Уайльде, Драйзере и
Хемингуэе. У них дома огромная библиотека из самых
дорогих и редких книг, но никто из нас этой библио-
теки не видел.
Юна училась хорошо, почти на одни пятерки, и за-
кончила с серебряной медалью. Отец возил ее каждое
лето на Рижское взморье и выдавал ей на карманные
расходы ежемесячно пятьсот рублей.
Моя мама зарабатывала эти пятьсот рублей, днями
трудясь за машинкой в швейной мастерской. Я выпра-
шивал на кино, но не шел, а откладывал и в следую-
щий раз приглашал Юну. Мне казалось, что может
случиться чудо, что Юна того душного дома с перед-
ней и кексами ненастоящая. Она умная, она красивая,
она простая, она замечательная, я не могу не думать о
ней.
Но, когда она со своей медалью пошла в институт
и я увидел, что жизнь у нее будет и дальше безоблач-
ная, тогда я и понял, что пути наши очень разные…
К Юне я никогда не приду. Я не забуду ее: это не
забывается. Но теперь она ходит с Виктором в кино и,
91
между прочим, говорит, что грузчиком я мог бы рабо-
тать на заводе ее папы. А Виктор тоже, кажется, на-
