— Вам нужно что-нибудь? — спросила сестра.
— Нет, пожалуй. — Вынув платок из-под подушки, я высморкалась.
Мне не нужно было поступать так с Логиновой, она совершенно права, говоря, что мне нужна помощь. В очередной раз я выставила себя идиоткой.
— Помогите мне позвонить, — сказала я.
— Конечно, — ответила сестра. — Взять телефон?
— Да.
— Я могу с вахты…
— Нет, пусть будет так.
Сестра взяла телефон, подаренный мне Таней, с тумбочки. Я подумала и назвала номер. Нет, не номер Логиновой, которого не знала. Сестра выполнила мои указания.
— А что сказать?
— Дайте.
Я поднесла трубку к уху и слушала, как телефон посылает сигналы в пустоту. Сердце мое отсчитывало время, я ждала, затаив дыхание. Сестра, стоявшая рядом с кроватью, пахла кремом для рук, этот запах передался телефону.
Никто не ответил на мой вызов. Я почувствовала себя как заблудившийся в лесу человек. Кричала, но никто не приходил мне на помощь.
Выключив телефон, я положила его себе на колени.
— Спасибо, — поблагодарила я сестру.
Она спросила, буду ли я ужинать. Нет, не хочу. Только если чаю стакан.
Без сахара. Сестра вышла. Я поглаживала телефон, круговым движением проводя большим пальцем по дисплею. Я звонила сама себе, на мой старый номер.
Глупость. Похититель не станет пользоваться им, иначе его сразу вычислят.
Скорее всего, старый телефон продан или просто выброшен. Второе даже более вероятно, потому что продать — это оставить вполне ощутимый след. Мой невидимка на такой риск не пойдет.
Где же он сейчас? Не стоит ли в углу палаты в ожидании удобного момента?
Глава семнадцатая
Расследование продвигалось вяло. Гмызин приходил к нам с Таней на квартиру два раза. Три раза звонил, задавая уточняющие вопросы. Чем дальше, тем он становился более мрачным и с нежеланием отвечал на наши вопросы.
Однажды Таня не выдержала и устроила ему по телефону выволочку, высказав все, что думает.
— Зачем ты? — спросила я.
— Он заявил, что дело, скорее всего, закроют. У них нет ничего.
Остолопы. Мол, если бы были еще подобные случаи, то совсем другой вопрос…
Все в таком духе. — Таня разозлилась не на шутку.
Ни на кого из моих знакомых у следствия не нашлось ничего, чтобы можно было прицепиться. У всех алиби на тот вечер. У Леши, правда, были некоторые проблемы. Его промурыжили пять часов в отделении, добиваясь правдивого рассказа о том, что он делал после того, как мы разошлись. Ему было нечего добавить к ранее сказанному. Он сел в машину и поехал. Откуда ему было знать, что в нескольких метрах от него, в темноте у подъезда, какой-то ублюдок взвалил меня на плечо и потащил сквозь заросли? Пока Леша добрался до дома, пока ставил машину на стоянку, прошел целый час. Естественно, никто не видел его в это время, ни с кем он не говорил по телефону, ни с кем не встречался. Опознал его лишь охранник автостоянки. Вернувшись домой, Леша просто лег спать, а узнал о несчастье со мной только через несколько дней.
Первый допрос был не таким жестким, зато второй чуть не закончился арестом.
Милиция сделала обыск у него дома, обследовала машину, но ничего не нашла.
Это Лешу и спасло.
Артур, как выяснилось, в момент моего похищения, был дома. У него в гостях была подруга, которая подтвердила его алиби. В принципе, я даже не стала особенно углубляться в эти подробности. Артур мне казался последним человеком, который мог бы совершить такое. У него появилась девушка, отчасти я была рада за него, хотя, думая об этом, вдруг ощутила ревность. Совсем легкую, невесомую. Неужели я считала, что Артур обязан принять обет безбрачия и любить меня одну до конца своих дней? Пускай живет как хочет.
Если у него с той девушкой полный порядок, то я пожелаю ему счастья.
И все-таки было тоскливо. Теперь у меня нет никого, кроме подруги, на любовь которой я ответить не в состоянии.
В общем, дело закрыли в сентябре месяце, но Гмызин, видимо чувствуя за собой вину, сказал, что будет держать нас в курсе дела, если оно сдвинется с мертвой точки. Недостаток улик. С такой формулировкой мой случай отправился в архив, где ему суждено сгинуть навечно. Тогда я была в этом уверена.
До выписки ко мне чуть не каждый день приходили разные специалисты.
Каждому что-то было надо. Еще сестры водили меня на другие этажи на обследование и болтали со мной о всякой ерунде. Они считали, что это создает непринужденную атмосферу и помогает мне расслабиться. Анализы, тесты, проверки. Я не понимала, для чего они, хотя врачи и объясняли. Почти не воспринимала их слов и натянутых шуточек. Они меня жалели — вот в чем была главная причина. Все, от уборщиц до заведующих отделениями. Я действительно была знаменитостью, бедной овечкой, о которой говорили все, сенсацией.
Многие пользовались случаем, чтобы посмотреть на меня, и как бы невзначай заглядывали туда, где я в данный момент находилась. Некоторые предлагали свою помощь, но я отказывалась, при этом стараясь никого не обидеть.
Я воспринимала свои вылазки из палаты как развлечение и абстрагировалась от всего остального. Пусть жалеют — невозможно им это запретить. Мне до смерти надоело сидеть в четырех стенах наедине со своими мыслями и думать о похитителе.
Он почти обрел плоть — так долго и тщательно фантазировала я на эту тему. Какой он из себя? Этот вопрос не давал мне покоя. Руки в перчатках я запомнила хорошо, их примерную длину, размер кистей. Из этого можно сделать кое-какие выводы. Например, что преступник ростом выше среднего. Видимо, он силен и обладает хорошими реакциями. Когда ко мне в третий раз пришел Гмызин, он зачитал мне психологический портрет предполагаемого маньяка, а также некоторые наиболее вероятные физические характеристики. Многое в том описании совпадало с моими представлениями. Преступнику от двадцати до тридцати пяти лет. Обладает высоким интеллектом, хладнокровен, на людях вежлив, общителен, но старается лишний раз не выделяться из общей массы.
Возможны депрессивные состояния, приступы меланхолии и самокопания, тщательно скрываемые от других. Одинок. Сторонится сексуальных контактов с женщинами, из-за чего его садистические наклонности все больше приобретают характер мании. Причинять боль, унижать — его способ удовлетворять половой голод и стремление властвовать. Это то, что я поняла из целого листа перечислений. На мой вопрос, что дает такой портрет, Гмызин сказал, что в таких случаях, как мой, психологи-криминалисты его составляют обязательно.
Обычно, добавил следователь, маньяки входят во вкус и их преступления принимают серийный характер. Портрет пригодится на будущее, если обнаружатся иные жертвы. Но описание слишком общее. Мало ли вокруг таких людей? Каждый пятый молодой белый мужчина может подойти под этот шаблон. Гмызин заметил, что подходят-то подходят, но не все совершают преступления.
Он попросил меня добавить кое-что от себя, если я вспомнила нечто особенное. Я подумала, но
