спрятаться там было негде, и переправились на противоположный. Они неспешно скакали по следам третьего и четвертого отрядов, внимательно всматривались в заросли камышей, наблюдали за утками и чайками. Потом собрались напротив того места, где беглецы вошли в реку и принялись совещаться. Решили, что беглецы, скорее всего, сплавились вниз по течению, держась за ствол упавшего дерева. Половцы разделились и поскакали вниз по течению: одна половина по левому берегу, а другая – по правому.
Князь Игорь разрешил Овлуру выйти из воды только, когда начало темнеть. На берегу они разделись, принялись выкручивать одежду. Игорь Святославич с трудом оторвал от своего тела двух пиявок и кинул в воду. В тех местах, где они присасывались, продолжала течь кровь.
– И у тебя пиявка, – показал князь на левое плечо Овлура.
Пиявка была толстая, насосавшаяся крови. Овлур, никогда раньше не имевший с ними дела, испуганно взвизгнул и задергался, надеясь, что пиявка сама отпадет. Дотронуться до нее Овлур боялся.
Игорь Святославич засмеялся, глядя на него, потом схватил Овлура за руку, чтобы не дергался и оторвал пиявку.
– Они полезные, дурную кровь забирают, – успокоил князь Овлура.
Они оделись в мокрую одежду и быстро, чтобы согреться, пошли вверх по течению.
34
После ухода поганых Путивль зажил обычной жизнью. Вернулись в свои дома те, кто прятался в лесу и не попался половцам. Среди них и Никита Голопуз. Мать первым делом, позабыв все свои обещания, рассказала ему о неверности жены. Никита избил Дуню до полусмерти. Два дня она не вставала с лавки. Пришлось Никите самому ухаживать за матерью. Ему это быстро надоело. Как только жена пошла на поправку, он сразу вернулся в Кукушкино доделывать тамошнюю церковь. Тогда пришел черед Дуни воздать по заслугам. Чтобы меньше было возни со свекровью и неприятностей от нее, невестка перестала кормить и поить Анфису. А пожаловаться той было некому, потому что Дуня отвадила от дома всех бывших кумушек свекрови.
Проснулся Касьян Кривой, узнал, что опять стал бездомным, вырыл кубышку и продал корову и заплатил за новую избу. Наученные горьким опытом плотники взяли все сумму вперед. А наученный горьким опытом Кривой проследил, чтобы они не заложили приворот для кикиморы.
Обжился на новом месте Матвей Сорока. Он взял на себя все хлопоты по торговому делу. Сразу после ухода половцев пришел обоз купцов, которые ходили за товаром в Кафу, и отдали Ваньке Сороке причитающуюся ему долю. Матвей снял лавку на рынке, и сам продавал товар, не желая отдавать часть прибыли другим купцам. Дела шли неважно, потому что предложение было большое, а спрос маленький.
– Давай отвезем товар в Псков, – предложил Матвей младшему брату. – Там на него спрос будет, и деньги у людей имеются. Варяжские купцы сразу всё заберут, если цену не заламывать. На вырученные деньги возьмем их товары и привезем сюда. Здесь таких нет. Будем с таким барышом!
– Не хочу, – отказывался Ванька. – И здесь потихоньку продадим. Пусть меньше прибыли, зато и хлопот меньше.
Старший брат догадался, что Ванька не хочет уезжать из Путивля из-за жены. Не нравилась она Матвею. Что-то в ней было не так, а что – он никак не мог понять. Особенно его смущала ее походка. Можно было подумать, что у Анютки нет пяток. Как он ни пытался проверить это, ничего не получалось. Он хотел ночью потихоньку потрогать ее ноги, но каждый раз засыпал мгновенно, едва забирался на печь, хотя раньше частенько мучился бессонницей. Что-то в этом всем был нечистое.
Однажды ночью Матвей лег спать, когда Анютки не было в избе. Спал он на печи, а на лавке рядом с ней – Ванька с женой. Перед тем, как лечь, Матвей обвел вокруг себя ножом и нарисовал в середине очерченного пространства крест, на который и лег, накрывшись тулупом. Он слышал, как легли Ванька и Анютка, как они горячо ласкали друг друга. Потом Ванька быстро заснул, а Анютка поднялась, подошла к печи, убрала заслонку. Возле печи захлопала крыльями птица, которая залетела в топку и по трубе выбралась из избы. Удивленный Матвей долго еще лежал неподвижно, пытаясь осознать услышанное. Потом он слез с печи, обошел избу и даже выглянул во двор, но Анютки нигде не было. Матвей вернулся в избу, закрыл печь заслонкой, на которой нарисовал крест ножом и воткнул его в перекрестие. Теперь никакая нечисть не сможет сдвинуть заслонку с места. Матвей вышел из избы. Другим ножом он так же перекрестил входную дверь. Теперь попасть в избу сможет только обычный человек. Матвей притащил на крыльцо старую борону, уже много лет валявшуюся без дела в сарае. Борону он прислонил к стене зубьями наружу, залез под нее и снял с шеи нательный крестик. Под бороной он был незаметен нечистой силе, а сам мог увидеть ее.
Ждать ему пришлось до первых петухов. Едва они отпели, как Матвей услышал над избой хлопанье крыльев. Утка-нырок залетела в печную трубу, потом выбралась оттуда, села на крыльцо. Утка неестественно вывернула крылья, будто скидывала с себя надоевшую шкуру – и превратилась в Анютку. Она подошла к двери, но не смогла открыть. Тут-то Матвей и положил на ее ступню крестик:
– Чистому ходить, нечистому стоять!
Анютка замерла, будто пораженная молнией, и мигом превратилась в утку-нырка. От нее пошел сильный запах серы.
Матвей выбрался из-под бороны.
– Попалась, анчутка, нечисть беспятая! – злорадно произнес он. – Я как увидел тебя, сразу почуял неладное. Всё, больше не будешь изводить моего брата.
Матвей еще раз сходил в сарай и принес оттуда старую вершу. Он накрыл вершей утку, перекрестил ее, чтобы не смогла улететь, а потом убрал с лапы свой нательный крестик. Вершу с уткой Матвей положил в мешок, чтобы не привлекать внимание. Ее надо было выбросить в стоячую воду, пруд или озеро. В проточной воде утку могло вынести течением из верши и освободить от крестного знамения.
Дождавшись, когда откроют Поскотинские ворота, Матвей первым вышел из посада. Ванька рассказывал ему, где и как познакомился с женой. На это озеро и отнес Матвей вершу. Забросил ее как можно дальше от берега, чтобы случайно не попалась на крючок какому-нибудь рыбаку.
После поимки Анютки вся еда в избе и многие вещи, якобы купленные на рынке, превратились в кучки праха. Ванька Сорока с удивлением разглядывал эти кучки, пахнущие серой, и никак не мог понять, что произошло. Объяснить это могла только жена.
– Ты где был? – спросил Ванька вернувшегося старшего брата.
– Да так, по делу ходил, – уклончиво ответил Матвей.
– И Анютка с тобой?
– Да вроде бы.
– Она во дворе? – спросил Ванька и собрался выйти во двор, чтобы расспросить ее.
– Нет ее там и больше не будет, – решившись, заявил Матвей. – Твоя жена была анчуткой – чертом- уткой, я ночью поймал ее и отвадил от нашего дома.
– Как отвадил? – не сразу понял услышанное Ванька.
– Очень просто. Больше она здесь не появится.
– Как не появиться?! – с болью воскликнул младший брат. – Зачем ты это сделал?! Кто тебя просил?!
– Как зачем? – удивился Матвей. – Я спас тебя от нечисти!
– Я разве просил спасать меня?! Что ты наделал! – крикнул Ванька и заревел по-бабьи.
Матвей, который считал, что поступил правильно, никак не мог понять, в чем его обвиняют. И еще он терпеть не мог бабьих слез.
– Я же хотел как лучше… – сказал он.
– Для кого лучше?! – спросил сквозь слезы Ванька. – Когда так говорят, делают лучше только для себя!
– Видать. У тебя под радугой и в голове всё перевернулось, – решил Матвей и отправился в лавку торговать.
Когда он вернулся вечером, Ванька сказал ему:
– Забирай весь товар и уходи в Псков.
– Весь не могу, половина твоя, – возразил старший брат.
