Исповедь травы

забываю про все на свете – подхожу к Нему, опускаюсь на пол и начинаю вторить поистине безумной мелодии переливами голоса. В темноте вокруг меня словно колышется занавес Силы – не знаю, светлой или все же темной, но необыкновенно мощной, – и мне это нравится почти до экстаза.

Внезапно напор слегка отодвигается, звуки становятся тише и прозрачнее…

– Луна взошла над Каэр Мэйлом, – слышу я Его голос, отрешенный, словно бесплотный, и абсолютно не человеческий. Голос Нездешнего.

– Ты лучшая танцовщица из всех, кого я видал… Танцуй же, Лиганор – эта музыка для тебя.

Фламенко – не самое великое мое достижение, я предпочитаю восточные стили, где руки, корпус и не так много ног… Но Он просит, и я шагаю на середину зала. Луна вспыхивает на моей одежде… Храни меня, Единая!

Вверх —
на взметнувшейся к звездам волне,
что пролиться вовне не смогла —
распадайся на взвесь и осадок!

Нет, не могла я сама придумать эти слова, эту перевитую серебром струн тонкость изощренного заклятия – это Его голос поет в глубине моего сознания: «Беспредельная сладостьсвободы отринуть свободу!..» Снова, по нарастающей, обращаясь в язык призрачного пламени на Его ладони, пока Он вдруг не ударяет что есть силы по струнам и не вскрикивает гортанно на Высокой Речи:

– А-кхэй, со ирру! Эл-каста – айе!

И – одновременно с этим луна над моей головой меркнет, словно облившись кровью!

– Аййе-э!

Не выдержав ужаса сверхъестественного напряжения, я падаю на колени перед Ним, волосы закрывают мне лицо. В последний миг за край распадающегося сознания цепляется мысль: «Затмение… это всего лишь лунное затмение…» Несколько секунд в зале пульсирует нечто такое, для описания чего у людей никогда не достанет слов – и медленно, медленно диск луны снова очищается, разгорающийся свет окрашивает серебром мои стиснутые руки… И нет уже безумства странной мелодии, только тихий перебор струн, и под него Он произносит несколько фраз на незнакомом мне языке – быстро, печально и как-то ласково. Когти, стиснувшие мою душу, разжались, хотя дрожь в коленях осталась. Нет, все-таки не зря Его прозвали Безумцем…

– Слушай, что тут такое произошло сейчас? – голос мой дрожит, ничего не могу с собой поделать, но пожалуй, в такой ситуации это хоть кому не зазорно. – Что ты со мной…

Он откладывает гитару, берет мои руки в свои.

– Идем. Тебе сейчас лучше лечь. Ты оказалась крепче, чем я мог предполагать – я хорошо представлял, с какими силами играю, но клянусь чем угодно, что затмения я не предвидел!

– Всего лишь не предвидел? Я уже почти поверила, что ты сам вызвал его своей песней!

Я встаю, пошатываясь, бреду в первую комнату и почти падаю на Его постель. Он стоит рядом и даже не думает прикрыть меня одеялом, как сделал бы Флетчер – приходится и это сделать самой. Кстати, то, что постель относительно чистая, было моим великим заблуждением. Теоретически эти простыни, конечно, отстирываются, но я-то в данном случае практик, а не теоретик…

– Прощения не прошу, – снова этот нечеловечески бесплотный голос. – Я ощутил, ЧТО есть ты, и был просто обязан даровать тебе еще одну Смертную Печать – самую, может быть, страшную из всех, Печать Жизни, – Он произнес «Dala'h», слово Высокой Речи, означающее «Зеленая стихия».

– Зачем?

– Потому что здесь Каэр Мэйл! – сказал Он, как отрезал. – Да, ты могла умереть, если бы не выдержала – зато теперь я уверен, что с тобой не случится ничего хуже смерти.

– Заставил меня участвовать в каком-то обряде Тени… – говорю я нараспев, с изумляющим саму меня спокойствием. – По-моему, даже против моей воли… – как назло, в мозгу крутятся слова Его заклятия, веющие призрачным ужасом: «И не лги, чтоты волен и свят – ты пленен и не волен…»

– Ты потом поймешь, что я сделал… – гитара снова в Его руках. – Но ты заслужила награду за то, чему я тебя подверг. Слушай же…

Снова тихий перебор струн наполняет комнату, и снова Он не запел, а заговорил все на том же неведомом мне языке. Да, сильно же Его поломало, если не Он транслирует, а мне приходится считывать! Как всегда в таких случаях, я полностью понимаю все оттенки смысла, но не могу сказать, чем они создаются – красота текста проходит мимо меня…

«Зачем толпа собралась на рыночной площади? Видно, снова пляшет Эмерит, красавица из красавиц. Слышите звуки бубна? Под жарким полуденным солнцем, в пыли, раскаленной июлем, танцует смуглая Эмерит, Солнце Ночи.

Хэй-о, Эмер, Эмерит! Плечи твои заласканы солнцем, зацелованы солнцем руки, ветви плакучей ивы, и ноги твои, не знающие сандалий. Черна твоя одежда, но чернее волосы твои – атласный лепесток ночи. Подобна гибкому стеблю, подобна змее и кошке, подобна цветку тюльпана – таков твой танец, Эмерит! Глаза твои – два солнца, такие же золотые.

Ай, Эмерит, для всех ты – и ни для кого! Кто обнимал золотые плечи, не скрытые ночью шелка, кто ласкал обнаженные руки, кто целовал твои губы? Ветер, один только ветер, что налетает из дальних степей, неся с собой запах мяты и чабреца. Никто тебе не под стать, и никого ты не любишь, красавица из красавиц…

Пришел в наш город ветер-бродяга, увидел пляску Эмерит, коснулся ее одежды – и полюбил ее страстно.

Хэй, молодой чужестранец в зеленой одежде – ты как юный колос на майском ветру, такой же тонкий и гибкий. Светлые твои волосы тронуты солнцем рассвета. Гляди же во все глаза на ту, которой нет равных! Огонь искрометных глаз, ливень ночных волос, вихрь черного шелка – таков твой танец, Эмерит! Но что это? Впервые опустились черные ресницы, румянец окрасил щеки – неужели и ты влюбилась, Солнце Ночи?

Хэй-о, Эмер, Эмерит! Ночью, зеленой и душной, крадучись, спускаешься ты к ручью, что обсажен кипарисами. Плакучие ивы свесили пряди волос нерасчесанных – под ними ждет тебя любимый. Не подглядывал я, но видел сплетение рук и объятий. Не подслушивал я, но слышал жаркий шепот: «Люблю…»– или то ветер шелестел в ветвях кипарисов?

Ай, ветер-бродяга – зачем ты стал человеком? Чтоб коснуться тела под черным шелком, чтоб снять поцелуем пыль с ножки, не знавшей сандалий… У неба есть звезды, тысячи глаз, а у деревьев есть уши. К чему же искать того, кто вас выдал?

Есть у Эмерит два брата – один рыбак, другой наемник. И незавидна участь того, кто посягнет на честь их сестры!

Перед самым рассветом, когда утихает ветер, выследили братья Эмерит с ее возлюбленным. Но не обнажил клинка молодой чужестранец со светлыми волосами – был он безоружен, когда достал его нож брата-наемника. Кровь запятнала одежду, алая на зеленом, и умер без стона бродяга… Горе вам, братья Эмерит – зачем вы убили ветер?!

И опустился на город зной – ни облачка, ни дуновения. Жара придавила город каменною плитой. Солнце, всюду одно лишь солнце, и листья деревьев стали как жесть – солнце сожгло их зелень, больше не дают они тени. Висят паруса рыбацких лодок – как выйти в море без ветра? И опустела рыночная площадь. Где ты, красавица из красавиц, Эмерит, Солнце Ночи?

Стоит над ручьем серый камень. Им стала танцовщица в горе, увидев, как умер безмолвно тот, кого она полюбила…

Застыл на века в оцепенении проклятый город…»

Он умолк. Воспоминание о последнем аккорде еще живо в гитаре, я ощущаю ее замирающий трепет в зачарованной тишине. Между прочим, пока Он говорил, я вполне успела прийти в себя…

– Это легенда моего народа, – наконец поясняет Он негромко и грустно. – Я очень люблю это сказание.

– Твоего народа? – удивленно переспрашиваю я. – Прости, ради всего святого – я считывала, как все ведьмы, язык не поняла…

– Роардинэ, – мне показалось, или глаза Его в самом деле вспыхнули в темноте? – Слыхала про такой мир? Земля-саламандра под медным солнцем…