С нами крестная сила

встала Гиданна, какой он видел ее во сне, в обтекающей фигуру белой ночной рубашке. Резануло тоской: где-то она теперь, с кем?

— Я чего сказал? — повторил Епифэн, не поднимая головы.

— Ганка уехала, — сказал Андрей.

— Знамо, что уехала. И ты уезжай.

— Я и хотел. Да вот в сарай зашел.

— Я говорил: не ходи.

— А он сгорел…

— Знамо, что сгорел.

— Я некурящий.

— Чему быть, того не миновать.

— А как вы вчера, про пожар-то почувствовали!

— Завтрашнее бросает перед собой тень в сегодня. Андрей дернулся, и Епифан поднял на него укоризненный взгляд.

— Будешь неслухом, домой не доскачешь.

— Мне вот эти самые слова сказала Гиданна. Во сне.

— Эка новость, это у нас, почитай, полдеревни знает.

— Но я не знаю. А приснилось-то мне.

— Тоже не диво. Знание часто приходит неведомо как.

— И вы не знаете, почему знаете?

— Бывает, что и не знаю. А то адруг знаю, что будет, но не знаю, что именно, вроде как вон то дерево. Издали-то ни веток, ни листьев не видать, но ведь знаю, что они есть. Чтобы увидеть ветки да листья, надо подойти или как следует всмотреться, вот я и всматриваюсь, и говорю.

— Всматриваетесь в завтра?

— Или в послезавтра. Трудно угадать.

— И можете сказать, что будет завтра?

Епифан подумал, оглядел речку, кусты на берегу, потрогал сено, на котором сидел и насторожился.

— Пожара бы не было.

— Где?

— Да здесь же, здесь! — внезапно раздражаясь, выкрикнул Епифан и оттолкнул от себя ногу Ачдрея.

— Уходи отсюда, не ко двору ты тут.

— Как это?

— Не такой ты сегодня. И вообще…

— Какой не такой?

— Не знаю. Теперь идти сможешь, уходи.

И быстро встал, будто испугался чего, отряхнул руки, отер их о штаны и заспешил прочь, опасливо оглядываясь. Всю дорогу, пока ковылял Андрей до станции, согнутая испуганная фигура старика не выходила из головы. И все думал он, отчего такое? То лечил, боль готов был взять на себя, а то как подменили. Что случилось? Как раз про будущее говорили. 'Пожара бы не было', — сказал. Но он-то, Андрей, при чем? Чего прогонять-то?.. В поле, у одинокой березы, опять увидел Андрей того — куль кулем, квадратная голова. Пришелец махал длинными руками, вроде как звал. Но не то чтобы идти к нему, остановиться не мог Андрей, такой жутью вдруг охватило его. Заторопился, не оглядываясь, спиной чувствуя чужака, будто не там он, возле березы, а тут, за плечами, в рюкзаке.

Жуть отпустила только в электричке, когда он, скинув рюкзак, устроился у окна и закрыл глаза. И почувствовал, как же устал. Казалось бы, отчего? 'А сарай? — неожиданно упрекнул сам себя. И принялся оправдываться: — Да ведь не я, не я… — А кто? А что? — сонно тянулась мысль. — А никто, а ничто. Сено перегрелось. Энергия-самая таинственная субстанция, энергия, энергия…' Мысль запутывалась, терялась. И вдруг зазвучал голос Гиданны:

'— Ничего нет во Вселенной, кроме энергии. И материальные тела не что иное, как концентрация, консервация той же энергии. Рассеянная, она присутствует в любой точке пространства, всегда готовая материализоваться в каких угодно видах и формах. Законы природы для всего одинаковы, и нет оснований считать, что человек-исключение из этих законов. Возможно, что человек-совершеннейший из известных во Вселенной концентрат энергии с уникальной способностью познавать себя и весь мир… — А Бог? — спросил кто-то. Андрею показалось, что сам и спросил. — Бог и Вселенская Энергия — разные термины одного и того же непомерно громадного, не имеющего ни лика, потому что у него множество ликов, ни предела, потому что оно беспредельно, ни силы и массы, потому что оно всемерно и всесильно. Понятие Божества-это очеловеченный образ ВСЕ СВЕТСКОГО НЕЧТО. Отрицая Бога, атеисты, по-существу, ведут с верующими терминологический спор, ибо не отрицают главного — существования законов природы, которым подчинено все. — А наука? — опять прозвучал вопрос. — Вера в Бога и научный метод — суть лишь разные формы познания. Ученые утверждают, что до ближайших звезд — световые годы, что для межзвездных полетов нет ни энергетических, ни временных возможности. И все же верят в возможность межвездных перелетов, то есть верят в условия, при которых не существует ни времени, ни пространства. Но не все ли это равно, что верить в непознаваемое? Верующие убеждены: истина познается в молитве, в глубочайшем сосредоточении своих мыслей и чувств на Божественном. Ученые атеисты доверяют лишь анализу, тому, что вписывается в узкие рамки их знаний и представлений. Но многое существует лишь в целом и исчезает при разложении на части, то есть при попытке анализа. Целое познается по законам целого… Все необъяснимо и все объясняемо… — А чудеса? — Чудеса противоречат не природе, а известной нам природе. Это говорил еще Блаженный Августин полторы тысячи лет назад. — А любовь? — Энергия присутствует всегда и повсюду, но проявляется лишь когда переходит из одной формы в другую. Так и любовь. Разлитая по миру, по душам людским, она в потенции и становится заметной лишь когда изливается на другого. Любовь-это проявление наиболее тонкой духовной энергии… — А билет? — Какой билет?!.'

Кто-то толкнул Андрея в плечо, он вздрогнул и открыл глаза. Крупнотелая женщина в черной служебной куртке стояла перед ним, загораживая проход, контролер.

— У вас есть билет?

Он сунул руку в карман, вынул первый попавшийся клочок. Женщина щелкнула компостером и ушла, А он уставился на продырявленную бумажку. Это был магазинный чек, оставшийся от какой-то покупки. Не удивился. Столько было всякого со вчерашнего дня, что это дивом не показалось. Снова закрыл глаза. И чуть не вскочил, вдруг ясно увидев перед собой белое, помертвевшее лицо майора Демина. Черное пятно синяка у самого виска, струйка крови, вытекающая из уголка рта. Помотал головой и стал неотрывно смотреть в окно, боясь задремать и снова увидеть что-то подобное. На вокзале, выйдя из вагона, Андрей потоптался на платформе, жалея, что уехал из Епифаново. Куда теперь? Не к Гиданне же. Что подумает, если он явится? Решит, что с таким, бегающим за ней, можно и вовсе не считаться? И застыл от спасительной мысли: Епифан же прогнал. Можно сказать Гиданне: потому приехал, что не ко двору он там, в Епифанове. И только так подумал, только успоколся, как уткнулся взглядом в такое, что лучше бы и не видеть. Женщина, очень похожая на Гиданну, в таком же сиреневом платье, стояла перед каким-то лысым пижоном в белом костюме, и тот целовал ее. Вроде бы в щечку, как встречающий, а там поди-ка разбери. Он медленно пошел к этой паре, чувствуя, как все сжимается в нем от обиды. Да видно отвлекся на миг, потому что не заметил, как подозрительная пара исчезла. А горечь от увиденного осталась, и она погнала его домой, в свою пустующую квартиру, где к одиночеству было не привыкать.

Дома стояла духота, совсем нечем было дышать. Андрай распахнул окна, разделся до трусов, с затаенной надеждой покрутил краны в ванной. Кран с красной кнопочкой сердито зашипел, но воды не выдал ни капли — объявленный больше месяца назад летний профилактический ремонт труб, увы, не закончился. Расстроенный, Андрей походил по комнате, думая, что теперь делать. На глаза то и дело попадался телефон, дразнил красным блескучим боком. И ом снял трубку, набрал номер.

— Аверкин? Ты что, опять на телефоне?

— Кто это?