— Да я же, Савельев, не узнаешь, что ли?
— Савельев? Голос какой-то не такой. Ты чего не приехал?
— Зачем? Я же в отпуске.
— В отпуске? — Аверкин хохотнул с намеком, как умел только он. — А чего тогда звонишь?
— Да так.
— Небось спросить хочешь?
— О чем?
— О своей ведьмочке. Я же видел, как ты на нее пялился. А теперь мы все на нее поглядели. Вблизи. Про любовь нам битый час толковала да про Бога, да про какую-то энергию. Не путай с электроэнергией…
Аверкин болтал в обычной своей манере, а Савельев молчал, вспоминая голос Гиданны, который слышал, сидя в вагоне электрички. Тоже про энергию говорила и тоже про любовь. Что это? Совпадение?
— А чего она… приезжала-то? — спросил наконец.
— Лекцию читала. Я думал, ты пригласил. А раз не ты, так Демин. Понимаешь, он ее про будущее спросил. Правда ли, мол, что провидит? А она ему: вы, говорит, не далее, как через полчаса, будете видеть что-то белое и нюхать что-то неприятное. А он: обедать поеду, скатерть-то белая. Мы, конечно, ха-ха! А она: нет, говорит, с вами, говорит, случится что-то нехорошее… Жаль, не был, много потерял.
— А где?..
— Дамочка-то? Уехала. Ее белый «жигуль» дожидался.
— Демин где?! — заорал Савельев, почему-то вдруг разозлившись на Аверкина.
— Домой поехал. И она сразу, в поликлинику, говорит, надо, на прием. Ты приезжай, расскажу подробней. Чего вздыхать-то? Вздохи помогают только при бронхите.
Андрей положил зачастившую гудками трубку, поел в задумчивости и начал одеваться. Через полчаса Андрей вбежал в широкий подъезд поликлиники. Бабушка, сидевшая у двери, вскочила невстречу:
— Пропуск есть?
— Я из милиции, — бросил он, проходя мимо старушки, и, спохватился, вернулся. — Где здесь массажистка ваша, Ганна?
— Господи, за что ее? Такой добрый человек.
— Мне только спросить.
— Спросить? Это можно. Она все знает, она скажет.
Указанная бабушкой дверь оказалась запертой. Андрей хотел было толкнуться в соседний кабинет, но тут услышал глухие голоса. Один вроде бы мужской, а другой… другой ее, Гиданны, голос, тут он ошибиться не мог. Разговор, слышно, не врачебный вовсе, так, светская беседа, с вопросиками, с шуточками и смешками. В какой-то момент почудилось Андрею даже повизгивание. Сразу вспомнилось слышанное недавно по радио сообщение о новшестве в раскрепощенных странах Восточной Европы салонах эротического массажа. И он не выдержал, постучал. Постучал, должно быть, нервно и сильно, потому что за дверью сразу затихли. А еще через минуту дверь приоткрылась.
— Ты?! — удивилась Гиданна, как-то странно посмотрев на него. — Подожди.
И захлопнула дверь. Но Андрей успел разглядеть в щель какого-то долговязого хмыря, торопливо натягивавшего белые брюки. Хотел уйти сразу, но не было сил, ноги противно дрожали. Рвануть бы дверь да взять долговязого костоломным приемом — это он мог. Мешала злость и еще тоска, расслаблявшая, вышибавшая слезы. Сел на скамью и так и сидел, глядел в пол. Не поднял головы, даже когда дверь открылась и долговязый прошел мимо, обдав запахом незнакомых духов. Потом рядом кто-то сел на скамью. Он все не поднимал глаз, но понял, кто это, потому что злость сразу пропала.
— Ну, не дуйся, я же на работе.
— Ничего себе работа, — выдохнул он. — Мужиков, ублажать.
— Побойся Бога! Это же дама.
— Дама в брюках.
— Ну и что? Теперь многие носят.
'Выкрутилась', — хотел он сказать, но только мысленно обругал себя за то, что дал волю обиде и не поглядел, когда пациент уходил.
— Что с тобой?
— Со мной?.. Вот ты чего? Уехала, не сказав.
— Что с тобой? — повторила Гиданна, и был в ее голосе явный испуг. — Ты совсем другой.
— Это ты другая…
Гиданна взяла его за руку, и он послушно пошел за ней в кабинет.
— Сядь, успокойся.
— Я спокоен.
— Раньше я понимала тебя, а теперь… Что с тобой?
— Удирать мне надо, вот что. Куда-нибудь подальше от тебя.
— Нельзя. Ты умрешь от моей тоски.
— Тебе можно, а мне нельзя?
— Не зови! — громко выкрикнула Гиданна. — беду не зови!
Кто-то заглядызал в кабинет, о чем-то спрашивал, но они ничего не слышали, и то ли необычная напряженность их лиц и поз, то ли еще что-то пугало людей, дверь тотчас закрывалась. Зазвонил телефон, и Гиданна взяла трубку:
— Да… Ах ты Господи, совсем забыла. Сейчас еду.
Она поднялась так резко, что табурет, на котором сидела, упал, заметалась по кабинету, сбросила халат, зазвенела склянками в стеклянном шкафу.
— Ах ты Господи! Мне же надо…
Внезапно остановилась, уставилась на Андрея так, словно только что увидела его.
— Что это?!. Я тебя совсем не чувствую. Расскажи.
— Ты же торопишься.
— Расскажи, — капризно повторила она и подняла табурет, села.
— Что рассказывать?
— Все. Когда из деревни ушел?
— Сразу. Проснулся, гляжу — тебя нет… Почему не сказала?
— Вечером пожалела тебя, а утром… Ты так сладко спал. Что-то тебе снилось.
— Всегда что-нибудь снится.
— Нет, нет, я видела, чувствовала… А теперь… ты будто чужой. Рассказывай. Где ты был, что делал?
— Нигде не был. В сарай зашел…
— Это я знаю.
— А он сгорел,
— Сгорел?! — Гиданна испуганно вскочила. — Почему я этого не видела?
— Ты же была в городе, — усмехнулся Андрей.
— В сарай заходил — видела, а дальше — пустота.
— Как ты могла видеть?
— Видела, — притопнула Гиданна. — Рассказывай!
— Да не поджигал я. И спичек не зажигал, некурящий же. Выпил, правда. Фляжка у меня была. Какую-то дурацкую книжку нашел. Что там написано, дай Бог памяти?.. Андрей начал вспоминать и, к своему удивлению, не мог вспомнить ту единственную фразу, что прочел в книжке.
— Ну?! Он взглянул на нее и испугался-так изменилось ее лицо, вытянулось ипотемнело, а глаза, наоборот, посветлелм, будто выгорела о один миг.
— Забыл.
— Где эта книжка?
— Там, наверно, осталась, где еще? Еле выскочил. Ногу подвернул. Думал, не доскачу. Спасибо, Епифан помог…
