— Хорошо живет. Лучше всех…
— Немцы у вас бывают? — прервал его поручик.
— А как же! Собирают яйца, масло, теплые вещи. Они везде бывают. У пани Геркович последнюю курицу отобрали.
— Почему остальные убежали?
— Хуторских испугались. Там бандиты живут. Ну, панове, отпустите меня. Хотите, утром принесу вам поесть? — опять захныкал паренек.
— Обойдемся без твоей помощи. Пошел прочь! Получив на прощание подзатыльник, мальчик мгновенно юркнул в кусты.
Поручик и плютуновый особого доверия не внушали, поэтому, узнав из подслушанного разговора название леса, Турханов мог спокойно удалиться, но его беспокоило отсутствие Евы. Что с ней могло случиться? Где она? Ничего не поделаешь, пришлось подойти к ним и приветливо поздороваться.
— Ба-а! Вы тоже здесь? — удивился Дубовский.
— Вышел на огонек, — кивнул Турханов на тлеющие головешки. — Не помешал?
— Делом, не занимаемся. Как вы приземлились? — спросил поручик.
— Благодарю вас! Со мной все в порядке. Но я не вижу вашей спутницы. Где она?
— Лежит вон в кустах, — Дубовский показал на молодой ельник.
— Что с ней случилось?
— Неудачно приземлилась. Прямо на сломанное дерево, — объяснил поручик.
— Хотели перевязать — не разрешает. Стесняется, видите ли… — добавил плютуновый.
— Позвольте узнать, что вы намерены делать? — спросил полковник.
— Собираемся пойти разыскивать какую-нибудь деревню. Там заночуем. Вы пойдете с нами? — поинтересовался Дубовский.
Турханов не успел ответить. Послышался слабый голос девушки.
— Пане поручик, пожалуйста, не оставляйте меня в лесу! — взмолилась она.
— А кто вас понесет? Может быть, пан Глоба?
— Нашли дурака, — огрызнулся плютуновый. — Я не вьючное животное, чтобы таскать тяжести.
— Вот видите, пока придется оставить вас здесь. Утром пришлем подводу.
Девушка заплакала.
— Да не плачьте, бога ради. Леса у нас не сибирские, волков и медведей не водится, никто вас не съест. Спите спокойненько. Даю честное слово, утром сам приеду за вами, — успокоил ее Глоба.
Ева ничего не сказала, но продолжала плакать.
— Если пани Болеславская не возражает, до утра я могу остаться, предложил Турханов.
— Я не возражаю, — охотно согласилась девушка.
— Вот и прекрасно. Значит, договорились: утром пан Глоба заберет ее. Если хотите, тоже приезжайте с ними. Мы вам поможем найти нужных людей.
— Благодарю вас. До свидания!
— Доброй ночи!
Поляки ушли в том же направлении, куда побежал допрошенный ими паренек. Турханов подошел к девушке. Она лежала на животе и тихо стонала. Он наклонился:
— Вам очень больно?
— Да, — призналась Ева.
— Крепитесь. Скоро уже полночь, ждать остается не много. Пан Глоба отвезет вас в больницу.
— Вы думаете, он приедет за мной?
— А как же? Обещал ведь! Если он не захочет, пору чик заставит.
Девушка ничего не ответила.
Между тем ветер усилился, тучи снова закрыли луну и звезды. Стало темно, хоть глаза выколи. В довершение всего начал капать холодный дождь. Турханов съежился.
— Послушайте, Ева, здесь мы до утра совсем окоченеем. Надо хотя бы укрыться от дождя.
— Под елкой не так сыро. Если можете, перетащите меня поближе к стволу, — сказала девушка, приподымаясь на руках.
— Подождите, я знаю другое, более надежное укрытие, — и Турханов рассказал ей о блиндаже с чугунной печуркой. — Лучше пойдемте туда!
— Далеко, как вы меня донесете? — усомнилась Ева.
— Это уж моя забота. Рацию и ваш ранец пока оставим здесь. Заберу вторым рейсом… Ну-ка обхватите меня за шею… Вот так. А теперь пошли…
Он взвалил ее на спину, вышел на заросшую лесную дорожку и, ступая осторожно, чтобы не споткнуться, направился в сторону блиндажа.
Глава пятая
Ева родилась и выросла в Варшаве. Родители ее были состоятельными: отец — известный архитектор — имел собственную мастерскую, мать занималась живописью. Ее картины пользовались неизменным успехом на выставках не только в Варшаве, но и в других европейских столицах. В заказах недостатка не было, зарабатывали они хорошо. Об этом свидетельствовал трехэтажный особняк, выстроенный Болеславским по собственному проекту в одном из аристократических районов Варшавы, Правда, обжить они его не успели, помешала война.
Когда гитлеровцы оккупировали страну, многие деятели культуры эмигрировали. Часть из них поддалась общей панике, другие имели серьезные основания опасаться фашистских репрессий за свои прогрессивные убеждения. В числе последних были и родители Евы, не раз публично выступавшие против германского национал-социализма, против расизма и мракобесия.
— Польское государство развалилось, как карточный домик. Оставаться здесь — значит подвергать себя бесконечному унижению, а может быть, даже физическому уничтожению. Поедем искать убежище под чужим небом! — сказал отец Евы. В тот же день они выехали в сторону румынской, границы.
Навсегда запомнила Ева страшные события этих дней. Казалось, тронулся в путь весь народ. Шоссейные и проселочные дороги были до отказа забиты автомашинами, подводами. По обочине двигались тысячи людей — пешком, на велосипедах. На железных дорогах творилось что-то невообразимое. На переправах и транспортных узлах возникали заторы. Повсюду валялись разбитые автомашины, трупы лошадей и волов, брошенные детские коляски. Горели города и деревни, железнодорожные станции и аэродромы. Черный дым клубился над всей восточной и центральной Польшей. Смерть подстерегала на каждом шагу.
Новенький «мерседес» Болеславских продвигался вперед со скоростью черепахи. Только на третьи сутки они подъехали к переправе через реку Сан. Но там образовалась пробка. Простояли час, другой, а машины и повозки все подходили и подходили. Вдруг завыли сирены. На западе показались немецкие самолеты. Люди в панике бросились бежать. Одни, побросав свои вещи, помчались к ближайшему лесу, другие прижались к земле. Ева с отцом успели прыгнуть в огромную воронку, образованную бомбой, а мать, несмотря на уговоры, осталась в машине. Гул моторов усиливался с каждой секундой. Вот передняя тройка «юнкерсов» перешла в пике. Раздался оглушительный взрыв. За первой тройкой пикировала вторая, потом третья, четвертая… Рвались бомбы. Загорелись автомашины, в воздух полетели колеса, человеческие руки, ноги. Ад, выдуманный верующими, по сравнению с тем, что творилось вокруг, показался бы детской забавой… Одна из бомб разорвалась совсем близко. Ева, оглушенная, полузасыпанная землей, с трудом выползла на край ямы и вскрикнула от ужаса: на том месте, где стояла их машина, зияла огромная воронка.
Так, в течение нескольких секунд, Ева лишилась матери, а Польша талантливого художника.
Дальше они побрели пешком. Отец начал заговариваться. Скоро силы совсем оставили его. С помощью добрых людей его устроили в санитарный поезд, но он привез их не в Румынию, а в освобожденный Красной Армией Львов.
