вероятно, и крепился выпавший пучок. Тогда Платон обшарил глазами ее лицо и поразился его страдальчески отстраненному выражению.
– Ой, господи, дай мне силы, – дернулась старушка, схватившись одной рукой за поясницу, а другой за грудь. – Хоть бы не помереть по дороге.
Она не возражала, когда Платон легко взял в руки ее костистое тело и поместил на заднее сиденье.
Оказавшись в дверях своей квартиры со старушкой на руках, Платон задумался – куда ее нести?
– А ты меня – в уголок, в уголок, родимый. Чтобы никому не в тягость, чтобы ничье место не занять.
– Где взял бабульку? – поинтересовалась Илиса.
– Сбил машиной.
– И зачем ты ее домой притащил? – вышел на шум Вениамин. – Ее в больницу надо, в гипс и под капельницу.
– Она не может в больницу. Ей запрещено раздеваться перед мужчинами.
– Да ну?! – восхитился Веня и подошел поближе, чтобы разглядеть как следует такой интересный экземпляр женщины.
– Почему? – подошла и Квака.
– Она монашка.
– Тони, ты хочешь сказать, что, тащась по городу с любимой скоростью в пятьдесят километров, ты исхитрился сбить престарелую монашку?
– Дайте пройти, родственнички, – Платон решительно направился к гостиной. – Помогли бы!
– Ты тащишь ее на супружескую кровать? – начал помогать Веня.
Платон застыл у большого дивана в гостиной.
– Господь с тобой, добрый человек, не нужно меня класть на супружескую кровать! – вступила старушка. – Мне бы в уголочек, чтобы не мешать никому... Вон там, в коридорчик, как собачку бездомную. Неудобно мне будет в этой большой комнате, сначала надо обвыкнуться в коридоре, присмотреться, что за народ в доме, может, кому сильно помешаю...
– Можно вынести в коридор раскладное спальное кресло, – поучаствовала в обустройстве пострадавшей и Илиса. – У тебя не коридор – целый холл.
В коридор выкатили кресло, вынесли торшер к нему и маленький антикварный круглый столик из кабинета. На столик, царапнув Платона по нервам, тут же были помещены шиньон и сумка.
– В кабинете есть раздвижная ширма, – задумалась Илиса.
– Ни в коем разе! – воспротивилась усаженная в кресло старушка. – Это же я ничего видеть не буду!
И Платон с облегчением выдохнул, отгоняя от себя видение трехстворчатой старинной ширмы в углу коридора. Из китайского шелка с ручной вышивкой и бамбуковыми стойками.
Появившаяся через полчаса врач по вызову сначала долго расспрашивала Платона Матвеевича о самочувствии, настояла, чтобы послушать его сердце, корила, что он не соблюдает постельный режим после инсульта, и поражалась его бодрости и быстроте движений.
– Это у вас нервное, – приговорила она, наконец, после долгих раздумий.
Старушка в коридоре вся извелась от недостатка внимания и даже начала покашливать и постанывать.
Платон вкратце описал ситуацию и удалился из коридора.
Врач пришла в гостиную не скоро. Осмотрела притихших перед выключенным телевизором домочадцев.
– Это не та женщина, которая?.. Которая стреляла в вашего...
– Нет, – Платон прервал ее потуги тактично выразиться. – Эта совсем старушка, к тому же – монашенка.
– Мне сорок восемь лет, – с обидой сказала врач, – и я не считаю себя старушкой.
Вениамин и Квака уставились на нее с удивлением, а Платон закрыл глаза и положил правую ладонь на грудь – туда, где от предчувствия новых неприятностей трепыхнулось сердце.
– Ваша старушка пятьдесят шестого года рождения. Отменное здоровье, наработанная мускулатура, ни капли лишнего веса.
– А сколько ей лет? – не справился с расчетами в уме Вениамин.
– Полных сорок семь.
– Как вы узнали? По паспорту? – спросила Илиса.
– Нет у нее паспорта, вот что мне больше всего не нравится. Говорит, что божьим людям паспорт ни к чему. Сует какую-то справку с неразборчивой печатью. По справке узнала!
– Не кричите, – поморщился Платон. – Она похожа на монашенку.
– Да. По одежде и нижнему белью могу сказать, что эта дамочка не из светского салона выскочила на дорогу перед вами. Как минимум – сектантка.
– Пожалуйста, – устало попросил Платон, – скажите, что у нее сломано, и покончим...
– Ничего, – уверенно ответила врач, с нескрываемым удовольствием отметив некоторую растерянность на лицах присутствующих.
– То есть ее не нужно отправлять в больницу? – уточнил Платон.
– Ей нужно нарисовать на левой ягодице сетку из йода. Это можно сделать спичкой, – уточнила врач.
– Зачем это? – насторожился Веня.
– Гематома, – объяснила Илиса.
– Это не заразно? – скривился он.
– А голова?.. – Платон постучал себя по лбу.
– Никакого намека на сотрясение мозга, отличные реакции на раздражители, – поняла его врач с полуслова.
Платон подумал, что пора бы ему обрадоваться – старушка... то есть сбитая женщина, оказалась совершенно целой и невредимой, если не считать синяка на заднице.
– Вот и отлично, – он провел ладонью по столу, как бы сметая все свои страхи.
– Платон Матвеевич, – не могла успокоиться врач, – не стоит приводить к себе в дом незнакомых женщин.
Илиса прыснула.
– Господи, я ее сбил, она монашка! Куда мне нужно было ее приводить?
– Я только хотела сказать, что у этой монашки татуировка на спине. Что, согласитесь, несколько странно для...
– А сыпи у нее на спине нет? – перебил Платон. – Или каких пятен заразных? Вы же врач, я вас пригласил для осмотра пострадавшей – обратите внимание! – пострадавшей, а не подозреваемой в уголовных преступлениях!
В этот момент Платон подумал, что хорошо бы сплюнуть для порядка, чтобы прогнать подальше сорвавшиеся в раздражении с языка слова. Но не сплюнул. Неудобно было перед врачом.
– Добрые люди-и-и! – раздалось из коридора. – Попить бы!
Илиса взяла кружку с водой.
– Никакой мочи нет подняться, в глазах темно!.. – стенала в коридоре монашка.
Илиса что-то тихо втолковывала ей.
– Нет, что ты, какая еда! – отказывалась пострадавшая. – Разве пару яичек, хлебушка с чаем да яблочко. И то не знаю, смогу ли...
Вернувшись в кухню, Илиса взяла поднос и стала загружать его едой. Платон протянул врачу деньги и пошел ее проводить. В коридоре он заметил, как женщины обменялись быстрыми недоверчивыми взглядами.
Потом он долго разглядывал поднос, уставленный тарелками. Холодная вареная говядина, бутерброды с колбасой, сыр, поджаренные тосты, персики, открытая баночка красной икры и кофейник, который еле
