послал, — радуясь собственной предупредительности, сообщил он.
Правитель озадаченно нахмурился:
— Каким знакомым?
— Ну, — хозяин даже слегка растерялся, — светловолосый такой, как мы… Даже ещё светлее будет. Кудри тоже, грива — во! — до пояса. Приметный очень. Роста вроде обычного, а наружности… ну, такой, знаете… не нашей. Приметный очень, — повторил он, сбившись, и, поймав мысль, продолжил: — Приходит ко мне и так уверенно про вас спрашивает. Ну… я ему, ясное дело, сразу не говорю. Я его, значит, прежде спрашиваю: а чего вы, мил господин, его ищете? Знакомый что ли? Он и: да, — говорит, — знакомый.
Входная дверь хлопнула, в коридоре быстро и весело застучали каблуки. Одезри перевёл взгляд на арку. Новый гость дома не задержался у порога. Светловолосый, как и описал харчевник, в тёмно-зелёном чужеземном наряде, он направился прямо к столу, за которым сидели хозяин и Хин.
Харчевник сразу его узнал и даже рассердился:
— Зачем же вы сказали, что знакомый? — строго вопросил он, поднимаясь с места.
— А мы знакомы, — весело и звонко откликнулся гость, встряхнул волосами. — Только уан Одезри меня никогда не видел.
Он посмотрел Хину прямо в глаза. Тот чуть опешил от подобной манеры, но понял прекрасно, почему хозяин затруднился описать внешность гостя. Прямой решительный нос, высокий и широкий лоб, свидетельствовавший об уме, необычайно светлая для летня едва загорелая кожа, но глаза — в точности как у Орура: пронзительные, изумрудно-зелёные. А самым важным было нечто чужое, чему Хин не видел объяснения, но чуял, словно животное: в повадке, в голосе. Это так насторожило его и отвлекло, что он не сразу догадался:
— Уан Эрлих?
Летень на удивление грустно улыбнулся — Хин изумился выразительности его лица, достойной лучших актёров, и тому как быстро сменялись на нём самые разные, непредсказуемые выражения.
Харчевник, поняв, что стал третьим лишним, раскланялся и отошёл проведать других гостей. Эрлих, не дожидаясь приглашения, сел.
— Нельзя же так смотреть, — обронил он без укоризны.
Хин молча отправил в рот горсть мяса и запил бульоном.
— Вы недовольны, — словно великую новость сообщил Эрлих. — Я понимаю, вы сейчас гадаете, что мне от вас нужно.
Одезри сделал жест отрицания:
— И как много об этом знает младший Марбе? — поинтересовался он.
— Вы намерены как можно скорее уйти, но при том не показать, что уходите из-за меня, — истолковал его поведение Эрлих. — Не понимаю, при чём здесь мой сосед или его брат и советник. Во всяком случае, до тех пор пока никто из них не обладает единоличной властью.
Он задумался. Хин перестал есть и внимательно смотрел на него, не чувствуя фальши, и всё же подозревая игру.
— Разве лишь он не хочет, чтобы мы с вами встретились, — тем временем сообразил Эрлих.
— Почему бы? — подчёркнуто ровно выговорил Одезри и скептически прищурился, не сводя упорного взгляда с собеседника.
Тот никак не желал прекращать фарс. Во всяком случае, на вопрос ответил так словно не заметил ни чужой интонации, ни выражения лица:
— В Лете каждый думает о себе. Ему наша встреча невыгодна. Он боится отстать, а не отстать — я уже называл причину — не может, — красивое лицо вдруг стало насмешливым. — Или вы думали, младший Марбе искренне заботится о вас?
Хин спокойно улыбнулся:
— А вы?
Эрлих понял, к чему относится вопрос:
— Так сложилось, — не задумываясь, ответил он. — Мой сосед не хочет проигрывать один, а я не могу один выиграть. Вы мне нужны, уан Одезри, и я вам нужен.
Хин поднял брови.
— Я не очень-то умею сразу сказать самое главное, — оценил Эрлих. — Возможно, мне с этих слов следовало начать.
— Вам следует сейчас их пояснить, — посоветовал правитель.
— Да, конечно, — собеседник лучезарно улыбнулся. — Я знаю, что происходит. Хочу, чтобы и вы узнали, а там: поверите или нет, поможете или нет — воля ваша.
Деревня на вершине холма производила странное впечатление: дома в ней были высокие — в два, а то и три этажа — и одно это в сознании Хина уже не вязалось со словом «деревня». Коробки зданий поднимались над толстым ободом крепостной стены, и оттого поселение в целом напоминало многократно увеличенный макет короны уванга.
— Это же небольшой город, — оценил Хин.
— Чиновники Онни другого мнения.
По сравнению с невероятно выразительным лицом, голос Эрлиха поражал скудостью интонаций. Одезри промолчал, светловолосый спутник оглянулся на него.
— Вы не понимаете? — уточнил он.
Хин начал понемногу догадываться, зачем Эрлих постоянно пытался описать словами чужие чувства — совсем не оттого, что щеголял проницательностью. Похоже было, что интонации речи, выражения лиц и язык тела ничего не рассказывали ему об эмоциях собеседников. Он не способен был читать между строк, не понимал намёки — не потому, что не мог придумать ответ, а потому, что не мог выбрать между возможными ответами. Эрлиху остро не хватало сведений, и он как мог пытался возместить слепоту разума. «Ты в самом деле так себя чувствуешь, как я подумал? На что я должен реагировать?» — вот о чём он спрашивал, и при этом его дружелюбная улыбка становилась напряжённой, ведь ему нужно было разобрать подсказку: он не мог попросить о ней ещё раз.
Хину стало стыдно за своё поведение в харчевне.
— Не вполне, — уже не считая честность уступкой в игре, сознался он. — Я знаю, что вы не в ладах с увангом Онни. Но причина?
Саванна вокруг была живой, зелёной — такой Хин прежде не видел никогда. Трава покрывала землю до самого горизонта, даже склоны низких гор.
— Не правда ли деревья здесь похожи на летней? — ушёл от ответа Эрлих. — Их много, но никакие два не растут близко. Потому это не лес, и не роща. Каждое дерево само по себе.
Хин оглянулся на двоих охранников. Те крутили головами и переговаривались, восторженные словно дети, получившие по новой игрушке. Эрлих путешествовал по своим землям в одиночку; Одезри считал это легкомыслием, доверчивостью или бравадой, граничившей с безрассудством, а сам тревожился тем больше, чем ближе подъезжал к чужой хорошо укреплённой деревне. На губах его спутника вновь появилась напряжённая улыбка. Хин сделал охранникам знак остановиться и, как только оба правителя оказались вне предела их слышимости, в лоб спросил, заранее сознавая, как нелепо это прозвучит:
— Вы — человек?
Эрлих рассмеялся легко, звонко, и вдруг его лицо стало задумчивым:
— Я не очень-то далеко могу проследить свою родословную. Мой отец, говорят, был ещё более странным чем я. Люди бают, будто среди моих предков один — из народа долгожителей. Они его именуют по-разному: то эллу, то альвами, то ши, то эльфами, то Туата Де Данаан — всего перечислять не стану. Фантазия природы неистощима, так что не спорю, может и есть где-то Тир Тоингире, Эмайн Аблах — миры, где обитают эти существа, как бы они ни назывались. Стало быть, и к нам в Йёлькхор кто-нибудь из них мог попасть. Но, — печальное выражение мгновенно сменилось шутливым, — с другой стороны вам ли не знать: кого из долго правивших уанов ни возьми, всякий либо потомок, либо наследник, либо, на худой конец, герой-победитель и искоренитель таинственных народов и сил.
— Хм, — невразумительно ответил Хин, оглушённый фейерверком эмоций.
Он по-прежнему не чувствовал ни искренности, ни фальши — интуиция молчала, отчего Одезри словно попал в болото: почва уверенности давно ушла из под ног, а густая холодная жижа сомнений
