– Я не знаю.
– Но оно есть? Ядро должно быть обязательно, без него не возможно было бы создать общество с таким сильноподчиненным сознанием.
– Наверное, есть, но я не знаю, где. Возможно, в нашей стране одно ядро, в Америке другое, там тоже люди подвешены на крюки за все бока, но им вдолбили, что они самая сильная и свободная нация на свете, во что они свято верят.
– Так у вас здесь даже разные способы манипуляции имеются?
– Да, еще какие. Сегодня вечером, – Артём посмотрел на часы, – будут передачу про Корею показывать, увидите еще одну отлаженную систему манипуляции громадным количеством народа.
– И это все не является секретом? – Апрель доел огурцы и отодвинул тарелочку. – Все, как и ты, знают о том, что ими манипулируют?
– Да, большинство знают, догадываются, по крайней мере, если не совсем еще отупели.
На душе у Артёма отчего-то сделалось тоскливо.
– Как интересно… – Сенатор поднес к лицу чашечку и стал вдыхать кофейный аромат.
– Чтобы вам понять лучше наше общество, вам нужно хотя бы один раз посмотреть наше телевидение и прочесть хотя бы одну газету.
– У тебя есть все это?
– Да.
– Я хотел бы приступить немедленно.
– Кофе не будете?
– Нет, вкус неприятный. Еще я хотел бы узнать поподробнее о религии и политике, особенно о религии.
– Попробую просветить в меру сил и возможностей, – вздохнув, Артём залпом допил пиво. Всё происходящее продолжало казаться некой иллюзией, почти цирковой мистификацией.
Птица приземлилась неподалеку от туманной границы, отделявшей сумеречную Альхену от Альхены, озаренной жарким светом Бетельгейзе. По крылу Грэм соскользнул на землю. Голова кружилась, он чувствовал себя хмельным от ветра и аромата перьев.
– Грэм, – птица склонила голову, глядя на него плоским круглым глазом, – я бы хотела сказать тебе кое-что на прощание.
Юноша кивнул, поправляя рукояти мечей за плечами.
– Не стоит особо доверять голосу, не имеющему лица и лицу, не имеющему имени. Слушай собственное сердце – оно твой лучший проводник.
– Обещаешь, что найдешь старика?
– Обещаю.
Она взмахнула крылами, бесшумно вспорхнула, устремилась ввысь и растворилась в голубом сиянии Рима.
Войдя в храм во второй раз, Титрус опустил тяжелую железную задвижку, запирающую двери изнутри, сбросил мантию и присел у подножья статуи. Сердце билось чуть ровнее – начинал свое действие подкрепляющий напиток. Хотелось прилечь у каменных ног безликой женщины и полежать неподвижно какое-то время, но Титрус боялся заснуть. Он и сам не знал, почему он так боялся заснуть в храме.
В густом тумане границы Грэм еле отыскал трещину в скале, через которую они проходили с Захарией и Карой. Выбравшись к теплу и свету Бетельгейзе, он глубоко вдохнул привычно теплый, разнотравный воздух и направился к искрящемуся дымку, витающему в воздухе. Только этот дымок и ничего более не указывало на присутствие зеркального хвоста коридора перемещений.
Вернувшись домой к Артёму, Апрель сел перед телевизором, взял пульт и углубился в мельканье каналов. Осоловевшего от пива Артёма клонило в сон.
– Ничего, если я немного вздремну? – сдерживая зевок, сказал он.
– Конечно, конечно, спи.
Не раздеваясь, Артём улегся на кровать и отключился.
Второй поход через подземелье совсем вымотало Титруса. Он еле выбрался в спальню Аттона, и долго сидел на полу, хватая ртом воздух. Более-менее отдышавшись, он поднялся на ноги и, неуверенно ступая, будто по зыбким пескам, приоткрыл дверь, выглянул и, никого не увидав, вышел из спальни.
Направляясь к себе с единственным желанием прилечь и, если удастся поспать, Титрус увидел Грэма. Сначала он не поверил собственным глазам, но, тем не менее, это был юноша собственной персоной. Он медленно шел, опустив голову, за его плечами торчали рукояти мечей Захарии.
– Грэм!
Он остановился, поднял голову и посмотрел на воспитателя так, будто видел его впервые.
– Грэм, мальчик мой! – Титрус бросился к нему с распростертыми объятиями. – Ты жив! Какое счастье! А где Захария?
– Захария умер.
– Как умер? – ахнул Титрус, опуская руки. – Что ты говоришь такое?
– Еще и Кара умерла, – голос Грэма звучал вяло, безжизненно.
– Кто такая Кара?
– Уже не важно.
– А что с тобой-то случилось? – Титрус обеспокоено заглядывал ему в лицо.
– Ничего, – он отвернулся. – Я выкупаться хочу, на мне столько грязи.
– Да, да, выкупаешься, поешь, отдохнешь, потом все по порядку расскажешь.
– Где Апрель? Мне с ним поговорить надо.
– И я тоже тебе расскажу все по порядку. Идем, идем.
Приобняв его за плечо, Титрус повел Грэма к его покоям.
Апрель был сильно разочарован. Мир, представленный ему с экрана был слишком груб и физиологичен, все строилось на инстинктах и низменных чувствах. В сравнении с человеком животные выглядели высочайшей ступенью развития, и Апрель подумал, что обязательно заведет себе какое-нибудь животное. Сразу взрослое.
Артём крепко спал тяжелым пьяным сном. Этот человек внушал Апрелю брезгливость, с ним пора было расставаться. Глядя на распростертое на кровати тело, Сенатор колебался – убить его или не стоит? Взвесив все «за» и «против», решил не убивать, так как это могло повлечь за собой нежелательные последствия. Бесшумно двигаясь, чтобы не разбудить человека, он снял со стены зеркало и задвинул его за шкаф, подумывая, что если человек имеет хоть какое-то соображение, то возвращать на стену зеркало не станет. Затем приоткрыл дверцу платяного шкафа, достал с верхней полки коробку из-под обуви, извлек из нее пачку денег. С вешалки снял свою куртку, которую человек называл «пиджаком», перебросил ее через руку и неслышно покинул квартиру Артёма Усольцева.
Из большого белого кувшина Титрус лил на плечи Грэма прохладную прозрачную воду. Ее специально доставляли из лучшего источника Шенегрева для будущего правителя. Вода имела целебные свойства, снимала усталость, заживляла раны, просветляла мысли. Поливая Грэма, Титрус нашептывал заклинания, призывающие воду вместе с усталостью смыть грусть и горечь потерь. Юноша стоял неподвижно, как статуя, искусно вырезанная из светлого морского камня, потемневшие мокрые волосы падали, закрывая лицо, а его плечи слегка вздрагивали вроде бы от прохладных прикосновений воды, но Титрус был уверен, что Грэм плачет.
Легким шагом Апрель направился в глубину дворов. Он шел наугад, зная, что все равно выйдет туда, куда ему нужно. Теплый, прозрачный, почти невесомый свет Солнца, совсем не походил на густое, насыщенное оттенками и красками сияние Бетельгейзе. Высокие деревья тянулись яркими вершинами к нежному небу, а сочные травы и цветущие кустарники еще более украшали, оживляли пейзаж. Тонкие, чуткие ноздри улавливали сотни и тысячи запахов, Апрель буквально купался в незнакомых ароматах, Альхене было далеко до такого разнообразия. Его глаза замечали всё без исключения, проникая в суть вещей и предметов, на которые люди не обращали никакого внимания. Во всем теле ощущалась необыкновенная легкость, мозг работал с такой силой и отдачей, что во лбу разлился
