Гарики из Иерусалима. Книга странствий

ибо только настояв на своем,
понимаю, что стоял не на том.

* * *

Живя в душевном равновесии
и непреклонном своеволии,
меж эйфорией и депрессией
держусь высокой меланхолии.

* * *

Не рос я ни Сократом, ни Спинозой,
а рос я — огорчением родителей
и сделался докучливой занозой
в заду у моралистов и блюстителей.

* * *

Мне с самим собой любую встречу
стало тяжело переносить:
в зеркале себя едва замечу —
хочется автограф попросить.

* * *

Стал я слишком поздно понимать,
как бы пригодилось мне умение
жаловаться, плакать и стонать,
радуя общественное мнение.

* * *

От метаний, блужданий, сумбурности
дарит возраст покой постоянства,
и на черепе холм авантюрности
ужимается в шишку мещанства.

* * *

Ни мыслей нет, ни сил, ни денег.
И ночь, и с куревом беда.
А после смерти душу денет
Господь неведомо куда.

* * *

Успех мой в этой жизни так умерен,
что вряд ли она слишком удалась,
но будущий мой жребий — я уверен —
прекрасен, как мечта, что не сбылась.

В любви прекрасны и томление, и апогей, и утомление

Природа тянет нас на ложе,
судьба об этом же хлопочет,
мужик без бабы жить не может,
а баба — может, но не хочет.

* * *

Мы счастье в мире умножаем
(а злу — позор и панихида),
мы смерти дерзко возражаем,
творя обряд продленья вида.

* * *

В любви на равных ум и сила,
душевной требуют сноровки
затеи пластики и пыла,
любви блаженные уловки.