В начале шестидесятых это было. Я уже недели три торчал в командировке в Красноярске, когда вдруг узнал случайно, что через три дня отплывает вдоль по Енисею теплоход, на котором состоится конференция биологов и физиков из разных городов страны. Я кинулся звонить в журнал «Знание — сила», мне прислали бумажку, что я — их автор, и в институте биофизики меня охотно занесли в состав участников, поскольку больше журналистов не было. И оставалось только как-то все уладить с командировкой от моей наладочной конторы — надо было оправдание того, что я на десять дней исчезну. По совету и наводке местного приятеля поплелся я к его знакомому — врачу, которому все честно изложил. А мы с этим врачом еще недавно вместе пили, разговор был прост и доверителен. Врач думал с полминуты и сказал:
— Я дам вам справку, что у вас тяжелое сотрясение мозга, а число поставлю — пятый день вашего отъезда. Первые дни вас никто не хватится, а дальше — справка.
И добавил почему-то:
— Она вам наверняка пригодится.
Я его слова так понял, что она мне пригодится как отмазка, и ушел, большую выпивку по возвращении пообещав.
И плыл я плыл, отменный треп на палубе и по каютам шел во время перерывов, а на заседания ходить мне было ни к чему, я ничего не понимал. И начисто забыл я о своей инженерной командировке, наслаждаясь видами тайги и болтовней. На пятый или на шестой день такого дивного путешествия мы где- то стали на причал часа на два, погода теплая была не по-сибирски, все купались, молодые с невысокого мостка на берегу прыгали в воду. Я на них смотрел, стоя на средней палубе нашего теплохода. А когда решил купнуться тоже, то с нее вниз головой и прыгнул. Если бы я это сделал, стоя на верхней палубе (а запросто ведь мог), то никакая уже справка мне была бы не нужна. Потому что аккуратно головой я врезался в здоровый донный камень, который сверху я в песке не разглядел. Меня тошнило, гулом боли надрывалась голова, кровь унялась довольно быстро, но корабельный врач посоветовал мне день поваляться, не двигаясь, — очевидное, сказал он, вульгарное сотрясение мозга. Справка моя была помечена этим числом.
Вернувшись в Красноярск и ставя тому доктору обещанную выпивку, я рассказал ему о совпадении, на что в ответ, слегка смутившись, ибо, как и я, отпетым вырос материалистом, он сказал:
— Вы знаете, сейчас об этом как-то глупо и неудобно говорить задним числом, но сукой мне, однако, быть, если я вру, клянусь вам собственным здоровьем, я вам справку эту дал, отчетливо увидев вас с пробитой головой. Это мелькнуло как галлюцинация.
И тут мы оба заколдобились от дуновения нездешнего духа и довольно сильно напились в тот вечер. Впрочем, мы и так бы напились. А тот случай накрепко запал в мою память, чтобы всплыть спустя лет пятнадцать.
Снова я сидел и выпивал в большой компании приятелей — один из них только что защитил диссертацию. Рядом со мной сидела поэтесса, которая по ходу разговора мне похвасталась, что здорово гадает по руке. Я молча протянул ей свою левую ладонь. Гадатели обычно козыряют тем, что говорят клиенту что-нибудь о его прошлом — так как мы знакомы были очень давно и она все обо мне знала, прошлое предсказывать она не стала, обещав про будущее что-нибудь сказать. И вдруг ужасно закручинилась и сникла.
— Игорь, — сказал она, — я не могу понять, тут у тебя линия жизни прерывается на несколько лет. Ты вроде бы и жив, и вроде нет тебя. А после снова тянется, но такая непонятная, как будто полностью зависит от тех лет, которые в разрыве.
Тут я гордо засмеялся, что рука моя такая необычная, и мы продолжили шумное возлияние. А посадили меня года через два, и то гадание я сразу вспомнил. А связь последующей жизни с этим провалом — песня особая, раздолье для психологов, пишущих о том, насколько наша жизнь текущая, поступки и привычки наши определяют собой будущую судьбу. И тут я ненадолго отвлекусь.
Когда-то в молодости написал я большую пьесу. Вся она была беспомощной и вялой. Один приятель мой, по театральной части дока, прочитав ее, сказал:
— Старик, порви это и выбрось. Или выбрось, а потом порви. Ты никакой не драматург. Единственно приятное во всем твоем труде — это образ автора, и то лишь потому, что я тебя лично знаю, в пьесе его видно плохо.
Я огорчился и послушался. Однако в этой хилой драме была одна идея, до сих пор созвучная моим представлениям о жизни и судьбе. Там кроме главного героя (непрерывно он болтал разные шутки, за что его по справедливости карали) был еще старик, время от времени возникавший в очень разном виде — то цветущим и самодовольным оптимистом, то изнуренным желчным мизантропом. Это было будущее главного героя, ибо в зависимости от совершаемого им менялся облик его старости. Я и посейчас уверен в том, что мы своим текущим выбором поступков почти полностью определяем свое завтра. И то влияние обрыва линии на мою жизнь после того, как она снова возродилась, — очень мне сегодня понятно.
Издавна связано с цыганками почти любое предсказание будущего, и мы известно как относимся к таким гадалкам. Но только до поры. Уже сидел я в следственном изоляторе примерно месяц или два, жена везла мне передачу. С нею вместе ехал мой свояк, его семья была в отказе, выезд их в Израиль выглядел пустой мечтой. А в электричке вдоль прохода шла цыганка, безуспешно предлагая пассажирам погадать. Жена моя таких вещей очень боится и не любит — когда цыганка с ними поравнялась, жена ей сунула три рубля и отказалась от гадания, а свояк сказал цыганке снисходительно, что он и сам ей может погадать. Цыганка деньги с благодарностью взяла, остановилась на мгновение, на них обоих глядя, и сочувственно сказала Тате:
— Ты не огорчайся. Враги роют-роют, но не нароют, снова с тобой будет твой любимый, только не сразу.
После чего перевела взгляд на свояка и усмехнулась.
— А ты, умник, — сказала она, — сегодня как домой вернешься, там тебе лежит бумага важная, ты ее долго ждал.
И снова поплелась неторопливо по проходу. Вернувшись домой, свояк мой обнаружил разрешение на выезд. Кто-нибудь возьмется это объяснить? Я — нет.
А недавно мы услышали с женой историю прекрасную и столь же поразительную. Нам ее повествовала женщина за пятьдесят, счастливая донельзя, пребывающая до сих пор в благодарном удивлении перед судьбой. В Америку она приехала недавно, к одиночеству уже почти привыкла (муж у нее умер) и в жизни крупных перемен не ожидала. А подруга ее как-то попросила составить ей компанию, пойдя к гадалке, — некие психологические ей нужны были детали для статьи. И та пошла. Раскинув карты, ей гадалка странные, совсем невероятные слова сказала: что она в очень скором времени выйдет замуж замечательно удачно, будет счастлива, а муж ее — он из России вроде и не из России в то же время, ее намного старше, очень много пережил, два у него сына и полно в доме собак. Она на это усмехнулась не без горечи, а несколько дней спустя, когда была в гостях у старого приятеля, познакомилась с немолодым мужчиной из Литвы. Сидели они, пили-разговаривали, а когда она собралась уезжать, сказала, что дороги она знает еще плохо, и он ей предложил ехать за его машиной. Время еще было непозднее, и на предложение посмотреть его собак она охотно согласилась, ибо старая собачница сама. А в доме у него они опять разговорились. И в гетто был он, и концлагерь пережил, а сыновья его (жена — покойница) уже давно выросли и живут отдельно. Словом, по дороге домой вдруг с ужасом она сообразила, что это в точности тот самый, о котором говорили карты. И сошлись они мгновенно — в нашем возрасте, с замечательной простотой сказала женщина, глупо тянуть время и кокетничать. И все было прекрасно, только он пошел к врачу однажды — обнаружилось, что опухоль, довольно частое явление у мужчин в возрасте. И надо делать операцию, которой неминуемое следствие — трагедия для семейной жизни. И тогда пошла опять она к гадалке: дескать, полностью сбылось, но как же счастье? И гадалка снова раскинула карты и смущенно сказала, что не видит никакой операции. И женщина пошла домой угрюмо. А ее мужу позвонил приятель в тот же день: в каком-то городе у его коллег уже работает лазерный аппарат, и никакой не надо операции, все нужное делается лазерным лучом без никаких от этого последствий. Я что-то, может быть, по медицинской части переврал или напутал, только суть этой рождественской сказки передал я совершенно точно.
С удовольствием на этой бы странице я оставил чистое пространство, ибо каждый — я уверен —
