Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Власть невольно обездолила
наши души вольных зэков,
когда свыше нам позволила
превращаться в человеков.

* * *

Под сенью пылкой русской дерзости
и с ней смыкаясь интересом,
таится столько гнусной мерзости,
что мне спокойней жить под прессом.

* * *

Китайцы Россию захватят нескоро,
но тут и взовьется наш пафос гражданский,
в России достанет лесов и простора
собраться евреям в отряд партизанский.

* * *

Он мерзок, стар и неумен,
а ходит все равно
с таким лицом, как будто он
один лишь ел гавно.

* * *

Когда протяжно и натужно
рак на березе закукует,
мы станем жить настолько дружно,
что всех евреев — ветром сдует.

* * *

Смотрю, как воровскую кинопленку,
шаги моей отчизны к возрождению;
дай бог, конечно, нашему теленку,
но волк сопротивляется съедению.

* * *

За личных мыслей разглашение,
за грех душевной невредимости
был осужден я на лишение
осознанной необходимости.
Потом прощен я был державой
и снова вышел на свободу,
но след от проволоки ржавой
болит и чувствует погоду.

* * *

Скисает всякое дерзание
в песке российского смирения,
охолощенное сознание
враждебно пылу сотворения.

* * *

Когда укроет глина это тело,
не надо мне надгробие ваять,
пускай стоит стакан осиротело
и досуха распитая ноль-пять.

* * *

Еврей, возросший в русском быте,
не принял только одного:
еврей остался любопытен,
и в этом — пагуба его.

* * *

Скудно счастье оттепельных дней:
вылезли на солнце гнусь и мразь,
резче краски, запахи гавней
и везде невылазная грязь.