указания вы получили и теперь знаете, что надо делать! Так что действуйте! Ну, а если возникнут какие- нибудь затруднения, обращайтесь ко мне. Я приму вас в любое время.
Сдерживая себя, я ликовал в душе. Лучшие условия для выполнения нашей задачи и придумать было трудно. Но командира я заверил:
— С честью оправдаю ваше доверие, господин подполковник!
— Не сомневаюсь, — важно надулся он. — Докладывайте мне ежедневно о ходе операции. Желаю успехов!
К вечеру вернулся Аббас. Мы пошли в сад, где никто не мог нас подслушать, и он сообщил:
— Прежде всего — привет тебе от Гулам-Резы и Абдулали-Сердара!..
— Значит, удалось установить связь! — радостно воскликнул я.
— Да, хотя это стоило многого... Крестьяне знают о продвижении повстанцев, но не говорят: мол, не знаем не встречали, не слышали... Но мне повезло — встретил земляка. Он-то и свел меня с верными людьми, а те помогли повидаться с Гуламом-Ризой и Абдулали. Они про тебя сразу же вспомнили.— «А, киштанец, почтальон!— засмеялся Гулам-Риза.— Как же, помню. Выходит, он до сих пор письмами занимается!» — «Теперь он их сам пишет»,— ответил я и вручил ему твое послание. Потом мы обо всем договорились... Тот земляк будет связным. Они согласны с тем, что ты предлагаешь: будем создавать видимость преследования...
Над притихшим городом сгущались сумерки. — Аллах-хо-акбер,— прокричал муэдзин с мечети. В этот час правоверные свершали вечерний намаз. А мы уточняли план своих действий.
— Значит, завтра можем выступать?— спросил я.
— Да, доложи подполковнику, что «бандиты» ночью разоружили группу арбобских всадников возле села Довлатабад, северо-восточнее Миянабада, а потом отошли к горе Шаджехан. В отряде «налетчиков» около семидесяти человек, вооруженных чем попало, обученных плохо... Разгромить их будет не так уж трудно. Пусть порадуется командир... Награду потом получит.— В голосе Аббаса послышалась злая насмешка.
— А на самом деле где... разбойники будут?
— В тридцати километрах западнее Миянабада,— сразу ответил Аббас.— Отдыхают в селе Зари. Но у горы Шад-же-хана Гулам-Риза обещал оставить свежие следы... костры, какую-нибудь старую утварь, чтобы Довуд-хан ничего не заподозрил. Опоздали, мол, и все!
Разными дорогами мы вернулись в «арк». Приняв озабоченный вид, я пошел на доклад к Довуд-хану. Он выслушал меня и вдруг оживился,
— Оч-чень хорошо! — заговорил он, выходя из-за стола и довольно потирая руки.— Видите, моя тактика полностью оправдывает себя. Эскадрон нападет на этих восставших негодяев внезапно и разгромит. Постарайтесь взять вожаков в плен. Но это не самое главное... не удастся главарей пленить — пусть подохнут. Их головы привезем в Мешхед и даже в Тегеран для устрашения непокорных! Я это сделаю.
Глаза его сверкали такой лютой обнаженной злобой, которой я не ожидал в этом флегматичном, равнодушном с виду человеке. «Как он ненавидит трудовой народ,— подумал я, чувствуя, что во мне закипает возмущение.— Дай такому волю, он всех перевешает, перестреляет и будет на пике возить голову руководителя народного восстания, похваляясь своей властью и жестокостью..! Да, это враг, свирепый, гнусный, непримиримый враг».
— Когда прикажете выступать, господин подполковник?
Он остановился посреди комнаты, сказал решительно:
— В три часа ночи поднимайте эскадрон по тревоге. На рассвете нападете на разбойников... В девять часов утра я жду вас с докладом, ождан! Ступайте.
Глухо стучали копыта по пыльной дороге. Солдаты ехали молча. В предрассветной мгле я вглядывался в их лица и старался отгадать: что они думают, понимают ли, какую позорную миссию возложило на них командование...
Справа показалась высокая скала, похожая на огромную сидящую птицу, и я вспомнил, что именно у этой скалы встретил меня много лет назад парень с винтовкой, когда я вез Ходоу-сердару письмо от Аллаверды — боевого заместителя нашего вождя. В тот день я встретился с Ходоу-Сердаром и его помощниками — Абдулали и Гулам-Риза. А вскоре, после сражения под Чинарамом, Ареф сказал:— «Силы не равны, друзья. Я думаю, надо пока приостановить открытую борьбу. Будет разумнее уйти в подполье. Нас мало. Если примем бой, то можем потерять всех своих друзей и товарищей». И вот теперь опять Абдулали и Гулам-Риза подняли восстание, а я веду эскадрон на их усмирение. Странный поворот судьбы! Хорошо бы встретиться с руководителями восстания, поговорить по душам. Но вряд ли это сейчас возможно...
Начало светать. Все ярче разгоралась заря на востоке. Отчетливо стали видны окрестные холмы и далекие горы. Я дал команду остановиться и разрешил сделать короткий привал. Солдаты соскочили с коней, с удовольствием разминая затекшие ноги.
— А не нападут на нас бандиты?— тревожно спросил сержант Фаррух, оглядываясь. — Как бы не получилось все наоборот — не мы их, а они нас ухлопают!
Аббас, прищурившись, посмотрел на него и сказал насмешливо:
— Трусишь? А сам бы убивал, не задумываясь.
— А что тут особенного— разбойник есть разбойник!— смутился Фаррух.— Чего на него смотреть. Пиф-паф — и дело с концом.
Аббас покачал головой.
— Ишь, какой ты прыткий. А не думал ли ты, что эти так называемые разбойники — самые обыкновенные бедные, трудовые люди, которые не в силах больше терпеть притеснения?.. Ты понимаешь, кого убивать собрался?..
К ним подошел младший лейтенант Заман-хан.
— Ты, я вижу, сам рассуждаешь как бунтарь,— сказал он.
Вид у Заман-хана был потрепанный. Вчера вечером он умудрился напиться даже в незнакомом городе и теперь страдал от похмелья и был зол на всех.
— Просто я стараюсь думать, — спокойно ответил ему Аббас.
— Вы агитируете не выполнять приказа?— не отставал Заман-хан.
Всегда спокойный Аббас вдруг взорвался.
— Если бы я был против выполнения приказа, то вчера напился бы, как вы!— резко сказал он.— А я, в отличие от вас, младший лейтенант, крепко выспался и готов к сражению во имя его величества шах-ин- шаха.
Заман-хан от возмущения задохнулся и не смог слова вымолвить, а когда пришел в себя, рядом уже никого не было. Аббас оживленно беседовал о чем-то с солдатами в стороне. Младший лейтенант плюнул и пошел прочь.
Я наблюдал за этой сценой и видел, что симпатии солдат на стороне Аббаса, и радовался этому. Хотелось сказать им открыто: солдаты, не будем выступать против своих братьев, поможем тем, кто сражается с нашим общим врагом за народное счастье! Но не время было для таких слов. Борьба с врагом все более ожесточалась, и нужна была выдержка.
— По коням! — скомандовал я.
Но тут выяснилось, что вернулась высланная вперед разведка и сообщила: повстанцы, видимо, недавно ушли с этого места, оставив остатки костров. Угли еще не совсем затухли... Подумав для вида, я все же решил побывать на месте стоянки бандитов, чтобы все убедились, что мы были на верном пути...
— Кто-то их, видимо, предупредил, — предположил Фаррух, разгребая палкой тлеющие угли.
— Да, ушли... Но ничего!— сказал я.— В следующий раз у нас будет возможность показать, на что способны воины «Молнии». А тебя, сержант Фаррух, я пошлю в разведку, так что сможешь отличиться.
Фаррух сразу нахмурился, ему совсем не хотелось лезть в пекло и рисковать своей головой.
— Да какой же из меня разведчик,— промямлил он. — Я и местности этой не знаю.
Я внимательно вгляделся в лицо Фарруха и ничего больше не сказал.
...В ближайшем селении был сделан привал. Мой верный друг Аббас поскакал в Миянабад с запиской подполковнику. В ней содержалась первая моя сводка о «военных Действиях»: «На рассвете встретили
