в черных чадрах, одиноко стоявших на углу. «Вот что значит революция, — подумал я, — и женщины не могут усидеть дома, даже такие строгие мусульманки, как эти». Я ускорил шаг и вдруг услышал позади оклик:
— Гусо!
Среди тысяч женских голосов я узнаю этот... Парвин.
Каждая из женщин откинула чадру, и я узнал своих сестренок — Гульнису и Мирнису.
О аллах, неужели одному человеку может выпасть сразу столько радости?
Я кинулся к ним, не зная, кого обнять первой, — и обнял сразу всех трех, закружил, стал целовать.
— Ой, как мы рады!— взволнованно говорила Пар-вин. — Нам рассказали, как вы тут ночью действовали, я от страха за вас чуть сознания не лишилась. А потом мы ходили встречать ваши войска и видели, как ты ехал впереди...
— Я кричала тебе, а ты даже не посмотрел в нашу сторону, — обидчиво надула губки Мирниса, но тут же рассмеялась: — Знаешь, Гусо, а ты был похож на генерала!
— Нет, не то говорите, — возразила Парвин, глядя на меня глазами, полными слез и любви.
— Ты плачешь, моя любимая?— спросил я.
— Не обращай внимания, — смутилась она, — ты же понимаешь... Я так счастлива... Сбылось то, о чем мы мечтали, Гусо.
— Да, родные мои, свобода вошла в наш город! — воскликнул я. — Красное знамя над нашим Боджнурдом!
— И ты тоже герой! — прошептала Парвин. — Какие у тебя верные друзья.
— У нас дома уже все про твой приезд знают, — сказала застенчиво молчавшая Гульниса. — Мама, папа, соседи... все ждут.
— Ну, так в чем же дело? Поспешим!
И мы направились в сторону нашего дома. — Ох, и смешной же у вас вид в чадре, — смеясь, сказал я.
— Зато никто не пристает, — пояснила Парвин.— А то солдат полон город... и уже пьяные есть.
Наша маленькая квартира была полна народу. Мама бросилась мне на грудь, а отец ласково поглядывая на меня и поглаживая совсем уже белые усы, говорил ей:
— Радоваться надо, какое время настало, а не слезы лить.
— Да я так, — смущенно говорила мама, — я и не плачу вовсе.
И все не могла оторвать своих рук от моей шеи, все смотрела на меня сквозь слезы.
Я не мог не похвастаться, что мне командование присвоило имя легендарного Гудерза, и увидел, как отец приосанился, подкрутил усы и горделиво посмотрел вокруг.
— В меня Гусо пошел! — сказал он с достоинством. За угощеньем мужчины разговорились и разгорячились, стали вспоминать разные случаи из своей жизни, заспорили, а я потихоньку шепнул маме, что пойду проводить Парвин...
— Ой, как мне страшно за тебя, дорогой Гусо, — дрогнувшим голосом проговорила Парвин, когда мы, наконец, остались одни. — Спать я не могу, все думаю...
— Ну, чего же ты боишься?— ласково успокаивал я ее. — Теперь-то как раз и нечего бояться. Сейчас у меня точно крылья выросли, ничего не страшно, никого я не боюсь! Разве Гудерз чего-нибудь боялся?
— А я боюсь, — по-прежнему грустно и тревожно говорила Парвин, прижимаясь ко мне плечом и жаркой грудью.— Мне все время кажется, что с тобой может случиться что-то... Друзья Лачина прячутся где-то. А недавно приезжал в Боджнурд этот англичанин... как его?
— Капитан Кагель? — удивился я.
— Да, Кагель, — кивнула Парвин, — только он теперь майор. Говорят, что в правительственные войска назначают английских инструкторов. Наверное, по этому поводу он и приезжал. Да и вообще врагов у тебя теперь очень много.
— А друзей еще больше, — весело ответил я, стараясь развеять ее опасения. — Ты посмотри, как народ нас встречает!
Она вдруг остановилась и сказала с мольбой:
— Возьми меня с собой, в свой эскадрон. Помнишь, я одевалась юношей, и никто не узнал... Я хочу всегда быть с тобой!
Я осторожно взялся ладонями за ее плечи, и она прильнула ко мне еще крепче.
— Я так люблю тебя, радость моя, счастье мое! — шептал я. — И я вернусь к тебе. Ты еще немного подожди...
Она как-то сникла и пошла, опустив голову.
— А невеста Абдулали... славная Джейран... Она не в силах была продолжать и замолчала.
Я понимал ее состояние. Но разве могла быть нежная Парвин среди солдат?..
— Послушай, — горячо заговорил я, — ты хочешь участвовать в нашей борьбе, так разве обязательно нужно одеваться солдатом? Ты могла бы нам очень помочь, если бы начала агитацию среди женщин...
— Да, да,— кивнула она,— я что-нибудь буду делать... Но я понял, что не убедил ее.
— Теперь мы пойдем на Мешхед, потом на Тегеран, а там победа. Я вернусь, и мы отпразднуем и нашу победу, и нашу свадьбу.
Парвин улыбнулась, но улыбка у нее получилась невеселой. Все-таки она понимала, что начатый в Боджнурде праздник окончится жестокими сражениями, что впереди у меня еще много испытаний и Тегеран не так уж и близок.
ВОЗМЕЗДИЕ
Аббас раздобыл где-то прокламацию, взволновавшую всех нас.
— Понимаете,— возбужденно рассказывал он,— иду по базару, смотрю — крестьянин заворачивает джиду в какие-то листовки. Глянул — даже сердце зашлось! Где, спрашиваю, раздобыл? А он трясется от страха, объясняет, что и сам не знает, как ему подсунул тегеранский торговец какой-то, а он и читать-то не умеет и не знает, что тут написано... Так я его расцеловал при всем честном народе.
— А ну, почитай!
— Что же там?
Солдаты окружили его, и он стал читать: «Чувствуется запах крови. Снова наша страна затоплена кровью. В Салмасе и Хое восстали солдаты, и правительство, подавив восстание, расстреляло их. В Хорасане восстание войск и крестьян продолжается. Часть правительственных войск присоединилась к восставшим. Какова же причина восстания? — Аббас обвел всех многозначительным взглядом, но его сразу же стали нетерпеливо торопить и он продолжал: — Причиной восстания является политика правительства. Экономическое положение страны становится с каждым днем все тяжелее. Об этом пишут даже тегеранские газеты. Земледелие в очень плохом состоянии. Крестьян давят помещики и правительственные чиновники, а шахиншах расходует многие миллионы туманов на содержание своего двора — гнезда кровопийц и развратников, бандитов, в то время, как солдаты уже несколько месяцев не получали своего ничтожного жалования, которое к тому же за последнее время уменьшилось. Вот почему восстали голодные солдаты. Правительство отправляет против них войска. Совершается братоубийство! Какой позор! Народ, отрой глаза! Народ, поднимайся на борьбу за свою свободу. Наши братья крестьяне и военные жертвуют собой для свободы и республики. Народ, готовься к окончательной борьбе! Ты имеешь достаточно сил, чтобы свергнуть навсегда монархию, тиранию. Ты должен взять пример с восставших. Народ, твое спасение только в революции и республике! Долой монархию! Да здравствует республика и революция! Да здравствуют революционные солдаты и крестьяне!»
Закончив чтение, Аббас потряс листовкой над головой, и к ней сразу же потянулись десятки рук.
— Это же в Тегеране напечатано!— воскликнул один из солдат. — Значит, и там поднимается народ?
— Да, это здорово! — сказал я Аббасу.— Скоро по всей стране вспыхнет такой пожар, который уже не
