ли он на самом деле, этот восточный фронт? Может быть, Салар-Дженг все еще сидит в Боджнурде и ждет, когда вся его армия наденет «кулахуты»?..
Правда, отрывочные сведения доходили до нас, но все они были мало достоверны. Видно, прав был Мухамед-Ибрагим-хан, упрекая нас в плохой связи.
Я решил идти на север, надеясь в районе Кучана встретить Салар-Дженга или узнать, где он находится со своим фронтом.
На второй день мы вышли в открытую степь. Она лежала перед нами — плоская и голая, словно кто- то специально смазал ее глиной, как это делают заботливые хозяева в своем дворе.
Степная дорога упиралась в деревушку, стоящую среди ветрового простора, как одинокий корабль в море. Деревушка была маленькая и обнесена высоким и довольно прочным дувалом с одними воротами, открывающимися на юг. В эти ворота и въехали мы после утомительного перехода. Солнце стояло в зените и палило так, что оружие обжигало, а струйки пота скатывались из-под фуражки и застилали глаза, и без того воспаленные от зноя и нестерпимого света.
Село называлось Рават Мошкан. Жители его ничего не слышали о восстании и встретили нас холодно, хотя накормили и дали фураж.
Решено было дать людям и коням отдых. Ворота закрыли, запретив жителям пока выходить за село, на сторожевой вышке оставили двух часовых, а сами завалились спать.
Как приятно было вытянуться на чистой постели в прохладной мазанке с политым и чисто выметенным полом. Чтобы солнце не мешало спать, хозяева завесили окно. В полумраке мы лежали втроем — Аббас, Пастур и я, молча наслаждаясь отдыхом. Сон наползал на нас медленно, приятная истома расслабила тело. Я услышал, как захрапел кто-то, хотел догадаться, кто именно храпит, и уснул...
Снилось мне, будто идем мы с Парвин по весенней степи. Вокруг расстилается красный ковер тюльпанов. Мы идем, стараясь, не поломать их тоненькие стебельки с огненными головками, и это нам как-то удается... Парвин тихо смеется от счастья и вдруг оборачивается ко мне... Я вижу искаженное страданием лицо, хочу спросить, что случилось, но она опережает мой вопрос и говорит неожиданным басом: «Враги! Враги нас окружают!» И так жутко мне видеть это страдающее лицо любимой, что я делаю резкое движение и просыпаюсь.
За колено меня трясет боец и кричит в самое ухо:
— Войска идут, товарищ командир! Да проснитесь вы, слышите? Враги окружают!..
Я вскочил, будто меня укусила змея. Пастур и Аббас тоже проснулись, протирая глаза, не понимая, что произошло.
— Скорее, товарищ командир!
И тут только я понял все. Натягивая на бегу гимнастерку и пристегивая маузер, я поспешил за бойцом к сторожевой вышке.
— Как же вы подпустили их?— зло спросил я бойца.— Спали?
— Да мы... задремали.
— Под трибунал пойдете, мерзавцы!— бросил я, карабкаясь по шатким ступенькам на вышку.
— Вон они!— взволнованно сказал второй боец и указал рукой в степь.
По дороге со стороны Кучана двигалась большая воинская часть. Были там и конные, и пешие, и повозки с пулеметами. Было похоже, что они только разглядели на вышке часовых. Солдаты остановились, командиры, едущие впереди, стали совещаться. В бинокль хорошо были видны их лица, усталые и озабоченные. Им тоже хотелось отдохнуть, но деревня была кем-то занята. Наконец к деревне подскакали дозорные. Трое всадников, запылив, стали приближаться к воротам. Пастур и Аббас, тоже поднявшиеся на вышку, наблюдали за ними, затаив дыхание.
— Срезать их надо,— сказал Аббас.— Все равно мы обнаружены.
— Давай,— приказал я.— Бери на прицел левого, я — среднего, Пастур — правого. А вы, ребята, держите винтовки наготове. Если кто из нас промажет, подсобите!..
Всадники осадили коней.
— Огонь!
Прогремели три выстрела. Двое разведчиков стали сползать с седел, третий развернул коня и, пригнувшись, поскакал обратно. Вдогонку ему прогремело еще три выстрела. Он откинулся на спину, потом завалился на бок, одна его нога застряла в стремени, он упал, и конь поволок его по пыльной дороге.
— Седлать коней!— скомандовал я.— Пулемет на вышку!
Тем временем противник развернулся в цепь и начал наступление, охватывая деревню в полукольцо.
— Будем отходить?— спросил Пастур.
— Нет, надо прорваться...
— Ясно,— радостно крикнул он.— Встретим врага в чистом поле.
Заспанные бойцы уже выводили оседланных коней, строились на сельской улице.
— Товарищи!— сказал я, оглядывая их и по привычке замечая неполадки в обмундировании и заправке.— Врагов больше, чем нас. Но мы бойцы революции, значит, мы сильней! Каждый из нас будет драться за двоих, за троих! Мы можем повернуть назад, на Сабзевар, но не пристало революционной армии отступать. Прорвемся и пойдем своим путем!..
— Выполним свой долг!
— Прорвемся!
Голоса были нестройные, но бодрые и уверенные.
— Приготовиться к атаке!
Я снова поднялся на вышку. Противник шел в атаку, раскинувшись цепью.
— Можно?— пулеметчик нетерпеливо посмотрел на меня.
— Еще немного... Еще чуть-чуть... Давай!
Пулемет словно залаял в его руках. Перед передней цепью наступающих взвились фонтанчики земли и сразу же начали падать солдаты. Офицер, идущий в цепи, что-то закричал, размахивая пистолетом, но тут же странно изогнулся, как бы танцуя, и рухнул. Солдаты, залегшие было, поднялись и, пригибаясь, побежали обратно.
И вдруг пулемет смолк.
Я глянул на пулеметчика, недоумевая, и увидел склоненную на руки голову и густую темную струйку у виска.
Скатившись по ступенькам вниз, вскакиваю на своего верного Икбала.
— Открыть ворота! Шашки к бою! За революцию!
С гиканьем и посвистом вырвалась наша конница на степной простор. Враги не ожидали контратаки. Раздались редкие выстрелы, но остановить нас уже ничто не могло. В руках Аббаса полыхало красное знамя.
Я вдруг заметил, как впереди на повозке какой-то офицер торопливо разворачивал пулемет. Подлетев к нему, я рубанул и на мгновенье почувствовал, как вошла сабля в его тело. Не оглядываясь, я поскакал дальше.
Остановились мы далеко от села. Кони, всхрапывая, позванивали удилами. Люди тяжело дышали, их лица были разгорячены, и глаза, только что видавшие смерть, были диковатыми и удивленными.
— Все прорвались?— спросил я, оглядывая сгрудившихся на дороге, жмущихся один к другому бойцов.
— Вроде бы все,— отозвался Пастур.— Я смотрел — никто из наших не падал.
— Стройся!
Возбужденные боем солдаты построились. Командиры сделали перекличку. И верно — все были на месте, только пулеметчик остался на вышке да несколько человек было легко ранено.
Строем двинулись мы по дороге к Кучану.
Пастур подъехал ко мне и сказал, сверкая глазами:
— Хорош был кейкадж!.. Настоящая курдская конная атака!
Я кивнул.
— Ребята славно дрались. Жаль Махмуда... Отличный был пулеметчик.
Пастур понял мое состояние.
