– Слышал, слышал про ваш мезальянс.
– Спасіба, – подякував Бенедикт. Навіть розчулився. Ти ба, він теж чув.
Сів, Прежні посунулись. Та звісно, шо тісно. Хатинка з того разу наче ще менша стала. Свічка коптить, натікає, тіні танцюють. Стіни закіптюжені. На столі теж убозтво: дзбан, кухлі, тарілка горошку. Налили Бенедиктові.
– Ну, что же ты?.. Как?.. Ну ты подумай... А мы сидим вот, выпиваем... О жизни беседуем... О прошлом... То есть, конечно, и о будущем тоже... Вот о Пушкине нашем... Как мы его ваяли, а? Как воздвигали! Какое событие! Эпохальное! Восстановление святынь! Историческая веха! Теперь он снова с нами. А ведь Пушкин, Беня, Пушкин – это наше всё! Всё! Вот ты об этом подумай, запомни и усвой... Но – представляешь, жалость какая. Он уже требует реставрации...
– Шо він требує?!.. – аж підхопився Бенедикт.
– Чинить, чинить его надо! Дожди, снег, птицы... Вот если б он был каменный! О бронзе я уж молчу, до бронзы ещё дожить надо... И потом народ – народ совершенно дичайший: привязали верёвку, вешают на певца свободы бельё! Исподнее, наволочки, – дикость!
– Так ви ж самі хотіли, шоб народна тропа не заростала, Нікіто Іваничу! А тепер жалієтесь.
– Ах, Боже мой, Беня... Ну это же в переносном смысле.
– Пожалуста, перенесемо куди скажете. Холопів пригоню. На санях теж можна.
– О Боже мой, Господи, царица небесная...
– Н-нужен ксерокс, – то Лев Львович, насупившись.
– Не далее, как сто лет назад вы говорили, что нужен факс. Что Запад нам поможет. – то Нікіта Іванич.
– Правильно, но ирония в том...
– Ирония в том, что Запада нету.
– Что значит нету! Запад всегда есть.– розсердився Лев Львович .
– Но мы про это знать не можем.
– Нет уж, п-о-озвольте! Мы-то знаем. Это они про нас ничего не знают.
– Для вас это новость?
Лев Львович ще більше насупився і став колупати стіл.
– Сейчас главное — ксерокс.
– Да почему же, почему?!
– Потому что сказано: плодитесь и размножайтесь! – Лев Львович підняв довгого пальця. – Раз-мно-жай-тесь!
– Ну как вы мыслите, – питає Нікіта Іванич, – ну будь у вас и факс и ксерокс. В теперешних условиях. Предположим. Хотя и невероятно. Что бы вы с ними делали. Как вы собираетесь бороться за свободу факсом? Ну?
– Помилуйте. Да оч-чень просто. Беру альбом Дюрера. Это к примеру. Черно-белый, но это не важно. Беру ксерокс, делаю копию. Размножаю. Беру факс, посылаю копию на Запад. Там смотрят: что такое! Их национальное сокровище. Они мне факс: верните национальное сокровище сию минуту! А я им: придите и возьмите. Володейте. Вот вам и международные контакты, и дипломатические переговоры, да всё что угодно! Кофе, мощёные дороги. Вспомните, Никита Иваныч... Рубашки с запонками. Конференции...
– Конфронтации...
– Гуманитарный рис шлифованный...
– Порновидео...
– Джинсы...
– Террористы...
– Обязательно. Жалобы в ООН. Политические голодовки. Международный суд в Гааге.
– Гааги нету.
Лев Львович сильно помотав головою, аж свічний вогник заколивався:
– Не расстраивайте меня, Никита Иваныч. Не говорите таких ужасных вещей. Это Домострой.
– Нет Гааги, голубчик. И не было.
Лев Львович заплакав п’яними сльозами, торохнув кулаком по столі, – горошок аж підскочив на тарілці:
– Неправда! Не верю! Запад нам поможет!
– Сами должны, собственными силами!
– Не первый раз замечаю за вами националистические настроения! Вы славянофил!
– Я, знаете...
