носом. Вид у него был усталый и удрученный.
Завтрак ничем не отличался от ужина. Вновь были поданы три неизменных ананаса. Адам и Авель преспокойно слопали свои порции и улеглись на солнышке переваривать пищу. Я с независимым видом отошел в сторонку. Дескать, не надо мне ничего, я и так по горло сыт. А сам слюнки глотаю. Как говорила одна моя знакомая буфетчица: «Хорош квас, да не про вас!» Однако Ева меня обратно поманила и пальцем вокруг оставшегося ананаса круг описала. Можешь съесть, значит, половину. Все же и женщины способны на благородные поступки. Или это только здесь, в сопредельном пространстве?
Ночная рыбалка отняла у меня порядочно энергии, и половинка ананаса, конечно же, не смогла возместить ее. Облизываясь, я оглянулся по сторонам, но ничего в достаточной мере съедобного не обнаружил. Да, мисочка ухи сейчас не помешала бы. С картошечкой, лавровым листом и перцем! Впрочем — что уха! Дали бы сырого ерша, и то, кажется, сожрал бы за милую душу.
Адам, пребывавший после завтрака в хорошем расположении духа, жестами объяснил мне, что дуб выдает ананасы строго по количеству едоков, каковым для него я — увы — пока еще не являюсь. Выглядело это объяснение примерно так: руки Адама очень точно изображают контуры дуба, при этом пальцы трепещут наподобие листьев, затем щелчок по своей энергично жующей челюсти, три поднятых вверх пальца и, наконец, тычок в мою грудь и недоуменно разведенные в стороны руки.
Выходит, на довольствие я еще не поставлен. Обидно. А вообще-то логика у Адама странная. Я бы сказал — иждивенческая. Что же, он всю жизнь подачками дуба собирается питаться? Даст — не даст! У нас, к примеру, что делают, если яблоня плодов не дает? Под топор ее! А на это место сажают новую, молодую. Может быть просто обленился Адам? Зажрался? Лень ему лишний раз по солнцепеку к дубу прогуляться? Попробую к нему в помощники напроситься.
— Дерево! — сказал я, указывая в ту сторону, где рос дуб. — Сходим?
— Сходим! — охотно согласился Адам.
Ничего не скажу, мужик он одаренный. Все на лету схватывает и почти ничего не забывает. Любой звук может в точности повторить. Почти как Владимир Винокур. И вообще с ним легко. Человек он хоть и себе на уме, лишнего на пуп не возьмет, зато весьма общителен. Ева все время чем-то занята. То воду таскает, то плетет что-то, то в шалаше подметает, то своих пичуг кормит и обхаживает. Авель с открытыми глазами спит. Довольно угрюмый подросток.
Ближе к полудню, если судить по длине тени от шалаша, мы отправились к дубу. По пути я узнавал те места, где вчера сражался с волками, а ночью под чутким руководством Адама ловил рыбку. С любопытством осмотрел куст, под которым остался наш улов. Ничего! Ни плавничка, ни хвостика. Как подмели.
Еще издали я стал приглядываться к дубу. Спорить не буду — зрелище величественное. Ничего похожего я даже в сочинском дендрарии не видел. Если бы не голод, буквально выворачивавший мне требуху, я, возможно, даже залюбовался бы им. Стоял дуб посреди огромной поляны, отдельно от остальных деревьев. Ананасы висели на его ветках сотнями, но о том, чтобы подобраться к ним, не могло быть и речи. Тут только пожарная лестница могла помочь или, в крайнем случае, бита, которой шабашники в Сибири кедры околачивают. Земля под дубом была тщательно очищена от всякой растительности и, кажется, даже разрыхлена. Не иначе — работа Евы. Три ананаса, каждый величиной с мою голову, валялись между корней дерева.
Адам первым делом тщательно осмотрел ствол, обобрал с него каких-то червячков, отнес подальше и выпустил в траву. Я даже сплюнул от отвращения. Человека голодом морят, а тле всякой — такое уважение. Закончив свои агротехнические мероприятия, Адам в просительной позе застыл под дубом. Губы его беззвучно шевелились, но руки, как всегда, мотались наподобие мельничных крыльев. Несколько раз он делал мелодраматические жесты в мою сторону, чертил в воздухе какие-то контуры — легко было узнать символы человека, волка и шалаша — колотил себя в грудь, хватался за голову, тряс бородой. В общем, изо всех сил валял ваньку. Артист, ничего не скажешь!
Закончив «беседу» с деревом, Адам сел на землю и устало вытер лоб. При этом он имел такой вид, как- будто только что сделал большое и важное дело.
— Ну как? — спросил я с сарказмом. — Уговорил?
— Подождем, — флегматично ответил Адам, внимательно рассматривая свою собственную пятку.
Следующие минут тридцать-сорок прошли почти в полном молчании. Скоро мне стало как-то не по себе. Прямые лучи солнца не могли пробить плотную завесу ветвей и под дубом царил зеленый полумрак. Мало того — или это был только мираж — освещение плавно менялось, словно вокруг скользили, не перемешиваясь друг с другом, какие-то бесплотные эфирные создания, насквозь пронизанные еле заметной паутиной сумеречного света. Монотонный шум листвы завораживал. Мне уже казалось, что это не ветер шелестит в кроне дерева, а рокочет невидимый орган. Что-то вечное, умиротворяющее было в глухом шепоте дуба. Он навевал покой и сладкую грусть, смирял злые мысли и рассеивал суетные желания. Даже чувство голода почему-то исчезло.
Еще никогда в жизни у меня не было, таких странных ощущений. Зеленая сень над головой вдруг стала небом моего родного мира. Мошка, ползущая куда-то по своим делам, была размером чуть ли не с меня самого. Я чувствовал, как корни трав и деревьев упорно расталкивают частички почвы, слышал, как в этих корнях пульсирует сок, как бьется дикая пчела, запутавшаяся в паутине, как радуются теплу, свету и пище птенцы, живущие в ветвях дуба. Я понял, как громаден даже этот крохотный мирок, какие сложные взаимоотношения существуют между грибами и деревьями, кустами и мошками, бабочками и птицами.
Да, этот мир был гармоничен, но в нем присутствовал и страх, вернее полузабытые воспоминания о страхе, древние отзвуки неотвратимых бед и разрушительных катаклизмов…
…Вдруг вверху что-то хлопнуло, словно откупорили бутылку с шампанским. Ветка над моей головой дрогнула, зашуршала листва. Здоровенный ананас, просвистев в воздухе, как авиационная бомба, шлепнулся на землю. И наваждение, овладевшее мной, сразу рассеялось. Привидится же такая чепуха!
Мы подобрали ананасы и, не торопясь, пошли обратно к шалашу. Адам ничем не выражал своих эмоций. Я — тем более. Можно подумать, если бы не его обезьяньи ужимки, плоды так и остались бы висеть на дубе. Ничего подобного! Закон природы: созрел — падай!
По дороге Адам с серьезным видом стал объяснять мне, что дуб согласился некоторое время кормить меня, но окончательно этот вопрос пока не решен. Я для дуба пока загадка. Но во всяком случае я не… (тут он изобразил нечто лезущее из-под земли — не то растение, не то живое существо).
Спорить я, конечно не стал. Не скажу, что мои хозяева люди совершенно глупые. Но есть в них какая-то дремучесть. Сплошные пережитки и суеверия. Извращенный анимализм, как говорил наш редактор про тех, кто собак и кошек больше себя самого любит.
Что ж, было такое дело — и наши предки когда-то деревьям поклонялись. И деревьям, и зверью, и ветру, и даже яме. Греки по птичьим потрохам судьбы народов предсказывали (впрочем, кажется, не греки, а римляне). Но всему свой срок. Подождите, будет и на нашей улице праздник. Скоро и здесь людишки разберутся, что к чему. Придет время — волки только с тоски выть будут! И дуб на что-нибудь полезное сгодится. Ведь как ни крути, а прогресс неизбежен. Разум нам не для мелочных дел дан, а для полного преобразования мира. Только дождусь ли я этого светлого времечка? Как бы все это дело ускорить? Я ведь жизнь не понаслышке знаю. Топор каменный или колесо запросто изобрету. И огоньком поделюсь. Помогу человеку занять подобающее ему в природе место. А то очень уж тут со всякими жучками-червячками носятся.
Сам я, конечно, природе не враг. Я даже ее любитель и за экологию двумя руками. Что ни говори, а приятно зайти в лесок, где до тебя еще никто не топтался и костров не жег. А то сейчас под деревом скорее пустую бутылку найдешь, чем гриб. Ведь без природы какой отдых? В городе так не расслабишься. Да только и у природы много всяких излишеств. Ну, грибы, ягоды, соловьи нужны. Никто не спорит. Даже против лосей и кабанов я ничего лично не имею. Пусть себе живут. Волкам, слава богу, их место указали. Но вот всякие комары, мошка, крапива, колючки — это уже совсем ни к чему. Все кругом должно быть для пользы человека. И если каждому дубу в пояс кланяться, ничего путного из этого не выйдет. Пусть они сами нам кланяются. Как это уже имеет место во всех цивилизованных странах на моей планете.
Вторую половину дня мы с Адамом провели в лингвистических упражнениях. Все он запоминал шутя, без видимого напряжения. Особенно ему нравились слова, в которых было много шипящих. Но если вдруг что-то у него начинало не ладиться, например, не вытанцовывалось произношение, он сразу терял к учебе всякий
