Мало того, бывали случаи, что слухачи, игнорировали устав. И если после передряги они выживали, то их ждало суровое наказание. И это наказание било, можно сказать прямо по живому. В общем, в период с марта по май, их закрывали в карцер. И не о каких плотских удовольствиях, ни могло идти и речи.
А могли и кастрировать. Вот такой беспредел. Производителем ты можешь и не быть, а служить на благо Отечеству — обязан!
Рассказал, что он уже свиделся и с Ником, и с Черепом. Вроде у них все гуд. Передавали привет и просили не грузиться на тему, что произошло. В общем и целом, зла не держат. Мы же все еще одна команда. Шутили насчет нашего сержанта. Ржали, воображая, как мы его сделаем. С таким-то красавцем. Я даже внутри покраснел. Обещались зайти, как выпишут.
С Кешой похуже. Но тоже, все обойдется. На это надеются его врачи.
Да, классно провели с ним время.
После его ухода, во мне родилось и окрепло чувство, что я опять стал самим собой. Иваном Синицыным. Ну и что с того, что клыки и глаза с шевелюрой. Вот горбун из «Нотр Дама», уродец, зато добрый внутри.
Рассматривая себя в зеркало, пришел к выводу, что я даже ничего. Экстравагантно, но со вкусом. Может какая богатая дамочка и польститца на зверюшку.
Опять заныло сердце. От боли. Джалия. Она тоже приходила ко мне. Совсем недавно. Когда открылась дверь, и я ее увидел, думал, что свихнулся. Скажите на милость, кому нужен я, убивец и прочая, прочая, прочая. Но нет, пришла, присела на край кушетки, глядя на меня своими карими омутами, потом внезапно, порывисто обняла и заплакала. Я умер от счастья. Но только на те долгие двадцать четыре минуты с небольшим, покуда мы целовались, как в последний раз. И еще взахлеб говорили о своих чувствах, о будущем и о всякой остальной милой белиберде. Говорили все тоже самое, что говорят все влюбленные во всех уголках Мирозданья.
А потом, произошло то, что и объяснить-то трудно. Когда, мы оторвались друг от друга, ей нужно было уже бежать, она что-то прощебетала и повернулась уже к двери, я это увидел. Заканчивая поворот своей прекрасной головы, она расслабилась, и я это увидел. Нет, не так. Почувствовал. Всем своим новым приобретенным существом. Новым нутром и новыми чувствами. Новыми возможностями, нового организма. Почувствовал так ярко и резко, что не осталось и доли сомнения, что это абсолютная и непреложная правда. И то, что это было так неоспоримо, заставило меня внутренне съежиться от боли. Самое страшное, я это уже осознал, ничего не сделаешь, не изменишь.
На ничтожную миллисекунду, в ее глазах я увидел, усталость, вынужденность, легкий налет презрения и еще такую ледяную холодность, что казалось вот он микроскоп и вот он я — презабавная букашка. Букашка симпатичная где-то, хотя какая разница. Букашку нужно изучить, занести в перечень букашек, немного препарировать, для изучения глубинных слоев, и с чувством выполненного долга высушить, и занести в гербарий. Или куда заносят высушенных букашек?
Джалия, что-то почувствовав, остановилась и повернулась смотря вопросительно. В больших пронзительно карих глазах, плескался океан любви. Я с готовностью в него погрузился. Почти полностью.
Когда за ней закрылась дверь, я был убежден, что она ничего не почувствовала. Не прочитала, что я знаю. Я был этому рад. Я начинал учиться.
После этого, наши встречи, каждую неделю повторялись. И я даже ждал этого. Прислушивался к себе. Но как бы я не забывался в ее объятиях, какие бы безумные слова она бы мне не шептала в экстазе переплетенных тел, внутри меня, периодически позвякивал колокольчик моей внутренней безопасности. Ненавязчиво, не тревожно. Просто для того, чтобы я не расслаблялся полностью. И еще болело в области сердца. Я потерял любимого человека, даже не обретя его.
И еще. Все чаще в моем воображении, всплывал образ прекрасной незнакомки из моего сна. В тревожном ночном забытье, она, казалось звала меня, просила о чем-то и умоляла. Смотрела на меня и улыбалась. От ее улыбки замолкал мой колокольчик безопасности и начинали бить куранты. Но не тревоги, а сладостной истомы. И уже утром, просыпаясь, я корил себя, за эти мысли и желания. Вот разрываясь между днем и ночью я ждал чего-то. И это, я имею в виду чего-то, пришло.
33
В городе, были введены повышенные меры безопасности. Ректор даже сначала подумывал ввести комендантский час, но его отговорил Совет. Олег Павлович, тогда споря, даже сгоряча выдал тираду, что если бы славные жители Москвы, знали, какое существо находиться в неприметном здании на набережной по адресу Потешная дом 5, то они бы сами объявили комендантский час. И это, в лучшем случае. А в худшем, давно свалили бы из города, бросив все пожитки. В глубине души, Ректор искренне советовал бы всем жителям именно этот вариант.
Но его не поддержали. Тот же доктор. Мол пусть никто не волнуется. Его подопечный вошел в стадию стабилизации. Плюс биохимические анализы показывают, что кем бы ни стал Иван Синицын, его человеческие моральные устои имеют место быть. И на данном этапе, больной не предоставляет никакой угрозы.
Конечно. Какая угроза. А вырвись он из Дома Забвения. Небось жрать хочет. А тут еды завались. Почти тридцать миллионов искр обычных граждан, плюс несколько тысяч искр повкуснее. Ну и на десерт, главное блюдо. Он сам.
Ректор тяжело вздохнул и поднявшись с кресла выглянул в окно. Незримыми тенями скользили пять обойм личной охраны. Невдалеке застыл Черный Треугольник. В ведомстве Смерти, не хотели лишних эксцессов. Там предпочитали самостоятельно вносить будущих покойников в Поминальный Лист. Конкуренции, никто не любит.
Да еще за дверьми кабинета, четверо Безмолвных, несут постоянную стражу.
У Олега Павловича заныли скулы, от той суммы, что пришлось потратить из бюджета Ректората на этих ребят. Благо, хоть Черный Треугольник, не пришлось оплачивать. Старый знакомый постарался.
По идее, этого должно было хватить, в случае прорыва. Ректор мог с уверенностью сказать, что этого бы хватило на любого Спилера. Родившегося или зрелого. Но хватит ли этого на
Выродок, даже в самом звучании слова, есть какая-то зловещая мелодика. Застрявший, между процессом вылупливания и рождением Спилера. Такое бывает. Почему это происходит никто не знает. В истории было несколько примеров рождения Выродков. Все очень плачевные. Хотя нет. Одного Ректор знал и даже видел иногда. Семен Степанович трудился обычным дворником в соседнем от Олега Павловича доме. Они периодически беседовали друг с другом. Иногда дворник давал на удивление дельные советы. Под его невозмутимостью, Ректор чувствовал мрачную глубину силы. Словно океан, покрытый многометровыми торосами и километровыми глыбами льда. Океан навечно закованный и замерзший. И чтобы там, в глубине не происходило, заснувшая навеки мощь, не прорвется наружу.
Из за чего Семен Степанович, так и не стал Спилером, есть тайна за семью, а может и более, печатями. Многие версии выдвигались. Много лет пытались разбудить его. Но все тщетно. Ректорат так и не получил нового Спилера.
С остальными Выродками было хуже. Намного. Двоих, усилиями Ректората и Канцелярией Объединенной Европы, благополучно отправили в бозу. Правда народу полегло — тьма.
Еще трое, в розыске. И плюс один, который пока находиться под присмотром и судя по всему, и в ус не дует.
А в ус, дуть, извините, придется.
Посмотришь на него и умилишься. Такой забавный. А натворил дел, как заправский уголовник. Десять душ служивых, пусть земля им будет пухом, Хант и в придачу еще дракон. И еще один, который смог таки выбраться из призрачных слоев и удалиться восвояси. И это тоже вопрос. Откуда и почему дракон сидел в клоаке и что он там делал. Как долго и какова цель. Вопросы, вопросы!
Олег Павлович матюгнулся. Как ни крути, везде швах. Когда он обратился за помощью ко всем кого в
