стеклом затрепетал мутный огонек, заметались по стенам ломаные тени.
Хофру огляделся: здесь ничего и никогда не менялось. Разве что паутины чуть прибавилось, она висела под потолком седыми полотнищами и подрагивала на легком сквозняке.
Говорящий с грохотом подвинул к столу табурет, ткнул на него сухим и прямым пальцем.
— Садись.
И, не дожидаясь, пока Хофру исполнит приказание, приступил к повествованию.
— То, что ты видел в башне Могущества — не Царица. Разумеется, у тебя на языке вертится вопрос — но кто же тогда? А я тебе скажу вот что, брат Хофру. Когда мы добрались до этих земель, неся драгоценное золотое яйцо, ты еще не достиг должной степени посвящения, чтобы знать все тайны Царицы. Сколько тебе лет-то было?
Говорящий уставился на Хофру черными и злыми глазами, как будто хотел выпить ни много ни мало а всю душу. Пришлось ответить:
— Кажется, пятнадцать.
— Во-от, — Говорящий удовлетворенно потер ладони, — в пятнадцать лет ты еще был послушником, верно? Но, как бы там ни было, мы инициализировали Царицу без твоего участия, мой любопытный собрат. Все шло гладко, так, как это описывали предыдущие инициализаторы — мы совершили ритуал, собрали тысячу жизней для нашей драгоценной Териклес (вот, даже имя ее ни что иное, как зеркальное отражение Селкирет), произвели раскрытие яйца… Дальше, по правилам, мы отделили от сущности Царицы все иррациональное, все то, что могло помешать ей быть идеальной и бессмертной правительницей, оставив лишь чистый разум, рациональное зерно. Все иррациональное, согласно ритуалу, было переведено по ту сторону водораздела, и оставалось там до недавнего времени… Ровно до тех пор, пока одна из молодых высокородных дурочек не разбила одно из ритуальных зеркал!
Говорящий умолк, задумчиво глядя на огонек лампы. Хофру тоже молчал — после рассказа стали понятны — или почти понятны — мотивы убийства девушки. Он терпеливо ждал продолжения, и Говорящий не заставил себя ждать.
Мрачно взглянув на Хофру, жрец пробормотал:
— Я попытался закрыть образовавшийся разрыв жертвой, но это не помогло. Иррациональная сущность Териклес медленно просачивалась в наш мир, и я… не смог ничего изменить. Вернее, не успел. Тогда я принял решение: позволил
Говорящий покачал головой. Его желтые пальцы побелели — так сильно он их стиснул.
— А вот теперь, Хофру, ты тоже об этом знаешь. И я пытаюсь понять, хорошо это или плохо. С одной стороны, ты можешь помочь мне следить за сущностью и удерживать ее в башне. С другой стороны… — тут в глазах Говорящего полыхнула такая ненависть, что Хофру невольно отшатнулся, — если тайна известна двоим, то это уже почти не тайна.
— Я буду хранить молчание, — спокойно отозвался жрец.
— Никто не хранит молчание лучше, чем мертвые, — тонкогубый рот жреца стал похож на след от пореза.
— Тогда нужно было прикончить меня еще в башне.
Говорящий причмокнул, словно оценив шутку, и откинулся на спинку шаткого стула.
— Слишком опасно, брат Хофру. Равновесие заключающего круга могло нарушиться, а я не должен допустить, чтобы сущность вырвалась за пределы башни Могущества.
— А что тогда?
— Сущность будет стремиться к слиянию со своей второй половиной, — сухо подытожил Говорящий, — и одной Селкирет ведомо, что произойдет
Хофру кивнул.
Теперь все окончательно прояснилось, и никаких тайн не осталось в широких рукавах одеяния Говорящего.
— Ну, — тот ухмыльнулся, оглядывая Хофру с головы до пят, — теперь твое любопытство удовлетворено?
Жрец кивнул.
— Я благодарен тебе, Говорящий. Твой рассказ многое сделал понятным… Но скажи — та сущность в башне, она разумна?
— Как может быть разумно иррациональное? Ведь мы отделяем
— Значит, неразумна?..
Заслужив презрительный взгляд, Хофру задумался. Теперь… Да, все было на своих местах — насколько это вообще возможно. Неразумная копия Царицы, запертая в башне Могущества, и Говорящий- с-Царицей Разумной, приглядывающий за чудовищем.
«А за чудовищем ли?» — он поглядел на старого серкт напротив, — «несчастное, безумное создание, вот кто она».
— Что ты будешь теперь делать, Хофру? — зашуршал вкрадчивый голос жреца, — что тебе делать со всеми тайнами серкт?
— Я… — он запнулся. Ощущение было такое, словно упал в стремнину, и ледяная вода несет, бьет о камни… Все быстрее, к неотвратимой гибели.
Хофру хрустнул пальцами. Нет, так нельзя. Если прислушиваться к мрачному шепоту собственных чувств, то можно и ума лишиться.
— Я буду помогать тебе, Говорящий, — твердо сказал он.
Жрец молча кивнул.
Но в самый последний миг Хофру почудилась злая насмешка в его черных глазах.
Первым делом он вымыл полы в башне. Не самая лучшая работа для жреца столь высокого ранга — собирать гниющие остатки мяса, а затем мокрой тряпкой тереть шершавые плиты. Но в отличие от Говорящего, Хофру не выносил грязи и вони — а воняло здесь так, что к горлу то и дело подкатывала тошнота.
Царица… Ну, или сущность, как назвал ее Говорящий, на протяжении всей уборки молча и неподвижно просидела у стены. Она хлопала длиннющими ресницами и смотрела на Хофру совершенно бессмысленным взглядом. Только единожды сущность изволила шевельнуться — когда Хофру возил тряпкой по полу в опасной близости от ее изящной ножки. Клацнули острые зубы, но жрец оказался проворнее и отскочил, оставив двойнику Териклес клок рукава.
«И ведь правда, она совершенно безумна! Прав Говорящий, прав…».
— Пошали у меня, — он погрозил ей пальцем.
В ответ сущность показала ему язык и начала гримасничать.
Хофру вздохнул, взял ведра и непочтительно вывернул грязную воду в бездонный колодец башни Могущества. Всплеска он так и не услышал — видать, корни башни уходили в самый центр этого мира.
Затем настало время трапезы: Хофру достал из мешка хлеб и жареное мясо, положил все это в глиняную миску и осторожно пододвинул к замершей сущности. Она почесалась — «и ее бы помыть не мешало» — затем принюхалась и схватила кусок жаркого. Хлеб так и остался лежать нетронутым.
— Ну, как хочешь, — проворчал жрец.
Он собирался уходить, но еду оставил. А на следующее дежурство решил все-таки помыть и саму «иррациональную часть» Териклес. Не потому, что воспылал жалостью к безумному созданию, а потому, что привык всю порученную работу выполнять хорошо. Именно это его качество и было одной из причин столь быстрого продвижения по храмовой иерархии.
«Да и вонять от нее будет куда меньше», — думал он, шагая через площадь к храму.
