— Скажи-ка, брат Хофру, — прищурился старик, — не решил ли ты, часом, нарушить обет верности Царице?
— Странные мысли посещают тебя, Говорящий, — деревянно улыбнулся Хофру, — разве я дал повод сомневаться в моей верности?
Лицо старого жреца было скрыто в тени капюшона, только прядь черных с проседью волос нечаянно выбилась на свет.
— Зачем ты наряжаешь безумную сущность в хорошую одежду?
Хофру пожал плечами.
— Мне казалось, так будет лучше.
— О! Ему казалось! — зло передразнил Говорящий, — цель, брат Хофру! Какова цель?
— Я думал, что будет лучше, если ее хотя бы одеть.
— Животные обходятся без одежды, — напомнил старик, — к чему покровы там, где они не нужны?
— Я опасаюсь… — Хофру картинно запнулся и опустил голову, — я опасаюсь проявить слабость, свойственную всем мужчинам…
Говорящий скрипуче хохотнул.
— Будь бдителен, брат. Сущность может оказаться хитрее, чем мы думаем.
— Но пока что она безумна. Просто безумна.
Хофру при этом чувствовал себя так, как тогда, перед ледяной пирамидой… Отправляя воинов серкт в кровавую неизвестность.
«А ведь ты наверняка не сказал мне всей правды, старик», — он провожал взглядом удаляющуюся фигуру Говорящего, — «так почему я должен излагать тебе все?»
Разговор получился оборванным, словно Говорящий не пожелал его продолжать. Но Хофру чувствовал, что пока весы находятся в идеальном равновесии: он не предал несчастную половину Териклес (а потому она не должна была его возненавидеть), и не предал Говорящего (например, выпустив сущность из башни). То, что от старого жреца была утаена частичка правды, вовсе не означало, что он, Хофру, и странная сущность становились сообщниками. Скорее, она была козырем, припрятанным в широком рукаве жреческой хламиды.
… Хофру вообще было не привыкать вести свою игру. Оставалось только тщательно следить за фигурами.
«Но к чему это приведет в итоге?» — размышлял он, пребывая в состоянии высшей медитации, — «а главное, смогу ли я использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах?»
Потом сущность замолчала. Надолго.
Хофру приходил несколько раз, а она все сидела у стены, напряженно выпрямив спину и положив ладошки на колени. Молча глядела куда-то — и сквозь него самого, и сквозь стены своей темницы, и, наверное, даже сквозь Эртинойс.
Взгляд сущности был устремлен туда, куда не было дороги ни Хофру, ни Говорящему-с-Царицей, ни кому бы то ни было еще. Разве что только сама Териклес могла одним глазком заглянуть в мир своей «неразумной» половины?
«Ну и пусть себе», — разочарованно думал Хофру, и с каждым днем злился все больше.
Одно дело, когда есть… Ну, скажем, просто сущность, которую (вероятно) существует возможность как-нибудь использовать. И совсем другое — когда эта сущность днями и ночами сидит, уподобившись статуе, у холодной стены башни, и пялится в пустоту.
Это раздражало и заставляло думать о том, что где-то он ошибся. Но в чем? И когда?
«Как затишье перед бурей», — усмехался жрец, глядя в непроницаемо-черные глаза сущности, — «но что она готовит?»
Говорящий не беспокоился.
— Понимаешь, брат Хофру, сама она не может покинуть пределы башни. Разве что только ты ее сам выведешь…
— А иных путей нет?
— Нет, — уверенно проскрипел Говорящий, — не ломай голову над тем, что для тебя не предназначено.
Но как же дорого стоила самоуверенность этого деревянного идола!
После одной из утренних служб к Хофру подошла молодая женщина из круга нобелиата и, опустив глаза, призналась:
— Мне нужна твоя помощь, жрец.
— Я буду возносить за тебя молитвы Селкирет, — поспешно заверил он, — иди, и ни о чем не беспокойся. Скажи только свое имя.
— Нет… — она покачала головой, и по безмятежному личику молнией прошлась судорога боли, — я боюсь, что мне не помогут твои молитвы.
— Если ты сомневаешься в моих силах, тебе следует побеседовать с Говорящим-с-Царицей.
И он повернулся, чтобы уйти, но женщина схватила его за рукав.
— Постой, пожалуйста! Дело в том, что каждую ночь… Ко мне приходит божественная.
Внезапно стало холодно. Очень. Как будто жрец вновь стоял перед пирамидой, и злой морозец норовил забраться за пазуху.
Хофру стиснул кулаки в длинных рукавах одеяния, кое-как унял внезапную дрожь.
— И?..
— Она просит, чтобы я пришла за ней в башню Могущества.
… Словно ледышку под сердце сунули. Так вот чем решила заняться сущность!
Пока тело ее продолжало сидеть в башне, астральная составляющая — которая, как известно, есть у каждого серкт — пыталась найти того, кто бы помог обрести свободу.
— Это всего лишь сны, благородная дочь Селкирет, — поспешно заверил Хофру, — зачем Царице просить тебя об этом? Наша правительница восседает на троне, и ты можешь лицезреть ее почти каждый день.
— Да, но…
Хофру доверительно склонился к ее уху.
— Сны — это путешествие твоего духа в беспокойном море астрала. Не стоит доверять всем миражам, которые тебе встречаются… И которые, между прочим, могут быть созданы нашими врагами, теми, кто остался здесь после постройки башни.
— Но разве у серкт еще есть враги в этом мире? — она наивно смотрела на жреца.
В то мгновение Хофру почти возненавидел своего родителя, который пожертвовал сына «для службы Селкирет» и тем самым играючи растоптал саму мысль о безбедном и беззаботном существовании ребенка.
Конечно же, враги были. Слабые, обескровленные войной — но все же… были. Десятки смертных по- прежнему оставались заперты в подземельях Храма и Дворца, и тысячи карликов разгуливали на востоке материка, то и дело просачиваясь на законные земли серкт, и даже… в столицу. Головная боль для стражей, вечная забота жрецов. И только нобели, завернувшись в белоснежные покрывала, предпочитали оставаться глухими и слепыми…
— Враги всегда есть, — он позволил себе скупую улыбку.
Казалось, женщина успокоилась… Но Хофру был далек от покоя.
— Что ты задумала? — он раз за разом склонялся к замершей на полу сущности, — что? Что?! Что?!!
Но она молчала, по-прежнему глядя сквозь своего тюремщика.
— Я вынужден просить Говорящего, чтобы он тебя уничтожил, — наконец прошептал он в неподвижное девичье лицо.
Ресницы сущности дрогнули, и она, словно очнувшись, воззрилась на Хофру.
— Не заставляй меня разочаровываться в тебе, жрец, — нежно произнесла Териклес, — если бы Говорящий мог меня уничтожить, он уже давно бы это сделал.
