предполагаете. Это моя квалификация. Я химик-аналитик вполне определенного профиля, и, говорят, далеко не бесталанный. В свое время я работал ассистентом у одного из последователей прославленного Волластона. Как никто другой, Волластон стал знаменит своими работами по платине и сопутствующим ей металлам. Еще в начале прошлого столетия он взбудоражил всех ученых, объявив не об открытии нового элемента, а о продаже его в магазине Форстера. Он назвал его палладием, подробно описал свойства и предлагал приобрести по довольно высокой цене. Все кинулись в магазин, покупали металл и начали неистово опровергать «мошенника», утверждая, что они приобрели всего лишь сплав ранее известных металлов. Когда эта буря утихла, в магазине Форстера появилось новое объявление, которым сообщалось, что двадцать фунтов стерлингов будет выплачено тому, кто в течение года сумеет изготовить сплав, каковым определили палладий. Срок истек, а претендентов на получение награды не оказалось. Тогда Волластон и раскрыл карты, извинившись перед учеными за свою шутку и столь необычную заявку на открытие. Природная платина, как оказалось, не чистый металл, а сплав таких же редких, не менее ценных металлов. Один из них и был палладий, который тогда не только обнаружил, но и выделил Волластон.
Выделение и изучение платиновых металлов — интереснейшее дело. Я заболел им в свои молодые годы. Мне многое удавалось, но я был всего лишь ассистентом, и мой шеф втайне мне завидовал. Он не постеснялся присвоить мои исследования, а когда я не сдержался, то меня выбросили на улицу. Мои попытки устроиться в какую-нибудь лабораторию, чтобы продолжать свои исследования, неизменно кончались крахом; у моего бывшего шефа в научном мире хорошие связи. С голоду я не пропадал, так как постоянное экспериментирование дало мне возможность многому научиться в практическом смысле. Я устроился на завод «Меркурий» мастером по изготовлению штампов. И вот тут-то появился искуситель. Я не могу его вам назвать, так как совсем его не знаю. Я продолжал страдать оттого, что не могу применить свои знания, не имею возможности работать с платиновыми металлами. Он мне сказал, что развивающаяся техника требует платины в самых различных производствах, а он может предоставить мне возможность работать по исследованию этого металла, если соглашусь на его предложение. Смысл был в том, что я тайно буду получать платину в изделиях и изготовлять из них другие изделия. За это мне будут хорошо платить, ничего более с меня не требуя, но операции свои я должен проводить в полнейшей тайне, Я не устоял против соблазна, хотя прекрасно понимал, что иду на нарушение законности. Утешал я свою совесть тем, что получаю возможность для своих исследований не за какую-то сомнительную деятельность: сбор сведений, шпионаж — военный или промышленный, а за свой труд, за искусство. Почему именно меня разыскал этот искуситель? По той причине, что установил мою неудовлетворенность, ввиду отсутствия любимой работы, но, кроме того, и потому, что у меня немалые знания, практический опыт и золотые руки. Ведь приготовить самое несложное изделие из платины далеко не всякий металлург или металловед сумеет. Несложно сделать чугунную отливку. Искусные изделия из серебра и золота приготовляют не только ювелиры. Оловянного солдатика может сделать себе всякий мальчишка. С платиновыми изделиями дело обстоит гораздо хуже. Достаточно сказать, что температура ее плавления чуть ли не в два раза выше, чем у серебра. От которого, кстати, платина и получила свое уничижительное название: «платина» означает «серебришко». Из сопутствующих ей металлов только палладий плавится ниже ее температуры, а все остальные значительно ее в этом превосходят.
Для обработки платины требуются обходные пути, которые отыскивались в неимоверных трудностях и держались в секрете. Не буду останавливаться на них в подробностях, скажу только, что слава Волластона началась именно с такого достижения. С тех пор прошло много лет, проведено много разработок, но изготовление изделий из платины по-прежнему составляет большое искусство. Волластон для меня образец мастера такого искусства, пионера нового дела, творца-одиночки. Хотя он жил и задолго до нашего времени, но я ему подражаю и полностью удовлетворен тем, что, подобно ему, имею свою домашнюю лабораторию, в которой могу заниматься тем, что меня интересует. Плата за это — определенное нарушение законности.
Я согласился, и с искусителем мы быстро составили схему действий, которая исправно действовала до нынешнего дня. Я привлек к делу Керли, который через свою невесту обеспечил мне переброску платины через океан, и Эверта, переправляющего мои изделия в Европу. Ни я, ни кто из них истинных организаторов этого дела не видит, и очень этим доволен.
Керли и его заокеанская колибри Люси ни о чем не думают, кроме того чтобы подкопить самую малость и свить совместное гнездо, занявшись мелкой торговлей. За каждую доставку моего изделия в Европу Эверт привозит сто двадцать пять фунтов. Двадцать пять отдаю ему, двадцать пять Керли, а семьдесят пять расходую по своему усмотрению. У меня запросы, как и у этой влюбленной пары, скромные. Из близких — у меня только моя племянница, Элиза, которую я предполагал привезти с континента к себе, выдать здесь замуж и помогать ей в воспитании детей.
— Вы говорите о горничной в Гамбурге — Эльзе?
— Совершенно верно, о ней, только никакая она не Эльза, а Элиза, такое имя дано ей при крещении, и я хочу, чтобы она им пользовалась без стеснения, когда переедет ко мне.
— Вы в этом уверены?
— Я понимаю, что вы хотите этим сказать. Мои планы нарушены вашим вмешательством. Для вас я преступник, который должен понести наказание, и вы предполагаете запрятать меня за решетку. А вас не удивляет, что преступник вместо того, чтобы бежать, скрываться от своего преследователя, или, будучи им разоблаченным, не ловчит, не виляет, не старается себя оправдать, а читает, можно сказать, познавательную лекцию?
— Как бы там ни было, ваша лекция очень содержательна и интересна.
— Вы не ответили на мой вопрос. Мне не нужно комплиментов и реверансов. Вы, естественно, расцениваете мою откровенность как расчет на снисхождение. Но скажу вам прямо — вы заблуждаетесь. И я у вас в руках, и вы можете засадить меня за решетку. Планы мои вы нарушили, и это для меня наиболее огорчительно. Найти вам искусителя и выяснить его связи за океаном я, если бы и хотел, не в состоянии. Я его не знаю, видел очень короткое время, он с меня ничего более не требовал, а меня вполне удовлетворяло, что за мой труд (а не контрабанду!) мне уплачивают щедро и без всяких промедлений. Если он нужен вам, то вы ищите, но я вам не могу оказать никакого содействия в ваших поисках. Большого преступления я не совершил. Я никого не убил, не ограбил, не шантажировал, не обокрал и потому очень строго наказан не буду. Однако я полагаю, что мое тюремное пребывание продлится недолго, ибо я знаю «Петушиное слово», которое освободит меня из заключения.
— О чем вы говорите?
— Я имею в виду, что не буду лишен возможности известить военное ведомство или «Интеллидженс сервис» о том, что осведомлен о причине гибели полковника Китченера и имею к тому косвенное отношение. У меня нет сомнения в том, что это вызовет весьма живой интерес. Таким образом, у вас нет оснований опасаться того, что я скроюсь, как только вы меня покинете. Я не собираюсь бежать и своего ареста намереваюсь ожидать вполне спокойно.
— Это что-то новое, Фрост, — сказал Холмс, — я благодарю вас за все столь любезно сообщенные вами сведения. Я должен буду обдумать все вами сказанное, может быть, и проконсультироваться даже, прежде чем предприму решительные действия.
— Бога ради! Примите мои уверения… Я буду ожидать этих ваших решительных действий.
Мы покинули Фроста и, разыскав кеб, отправились к себе на Бейкер-стрит.
Утром Холмс исчез, и я ожидал его до самого вечера, но он ничего не стал мне говорить, хотя я сгорал от любопытства.
На следующий день, к моей досаде, ко мне зашел коллега-врач и попросил содействия. Врачебная этика не допускала уклонений, и мы уехали с ним к его тяжелобольному, около которого пришлось провести несколько дней. Таким образом, непосредственным свидетелем конца этой истории мне быть не пришлось, и о ней мне поведал Холмс.
После нашего визита к Фросту он навестил своего брата Майкрофта, который особенно заинтересован был рассуждением Харгривса по поводу причин такого домогательства графа Воронова поставок России алюминия. Все то, что поведал ему Холмс о контрабанде платины и о домашней лаборатории Фроста, он выслушал с большим вниманием. Он сказал, что его ведомство соответственно оценит заслуги Холмса, что провел он очень хорошую работу. Обременять Холмса розыском искусителя и выявлением нитей контрабанды платины он не намерен, для этого у них есть широко разветвленная агентурная сеть. Того, что
