именно раствор целлюлозы.
Холмс внимательно всмотрелся в поданный ему флакончик и удовлетворенно заметил:
— Спасибо, Ватсон. Хотя это и счастливое совпадение, но ваша помощь очень кстати.
Желтую пластиночку и пурпурную розетку Холмс осторожно протер ваткой, смоченной эфиром, после испарения которого поверхность обоих украшений покрыл целлюлозным лаком. Дождавшись, когда лак высох, он сделал аккуратный надрез на образовавшейся пленке и отделил ее.
Поверхность нисколько не изменилась, а пленка осталась прозрачной, хотя Холмс рассматривал ее и в прямом и в отраженном свете.
Мне показалось, что Холмс в своем опыте потерпел неудачу, и я высказал ему это.
— Не торопитесь, Ватсон, опыт дал ответ на один вопрос. Вы, я полагаю, не избежали в своем детстве такой забавы, как пускание мыльных пузырей. Обращали, надо думать, внимание на красочные переливы их поверхности? Почему появляется окраска? По той причине, что здесь происходит встреча двух потоков света, отраженных от двух поверхностей мыльной пленки. Это общеизвестное явление интерференции. Если бы пурпурная окраска на украшениях вызывалась той же причиной, то она должна была бы исчезнуть при нанесении целлюлозного лака, так как отражение наружной поверхностью уничтожено. Этого не получилось, и мы с уверенностью можем утверждать, что окраска золота — не пленочный эффект, а что-то более сложное.
Холмс перешел к прибору и закрепил в нем пленку с пурпурной розеткой. Долго всматривался в окуляр, сверялся с таблицей, потом пригласил меня.
— Вот поглядите. Это — спектроскоп. Электроды, между которыми возбуждается искровой разряд, у него из чистого золота. Таким образом, посторонних линий мы в полученном спектре обнаружить не должны. Но всмотритесь внимательно. Видите эту линию? Это железо. Спектральный анализ замечателен тем, что улавливает присутствие ничтожных долей элемента, которые не обнаружишь обычными химическими методами. На целлюлозной пленке присутствуют следы железа.
Я всмотрелся и увидел линию, которую показывал мне Холмс. Он придвинул к спектроскопу какую-то приставку и сфотографировал спектр. То же самое он проделал с пленкой, снятой с желтой пластинки, также записал спектр на фотопленку. Никакой линии железа обнаружено в этом случае не было.
Холмс перешел к другому прибору. Это был электромагнит. На тонкой кварцевой нити он подвесил желтую пластинку — ее тут же выбросило из магнитного поля. Пурпурная розетка, наоборот, сразу потянулась к одному из полюсов.
Холмс был сосредоточен до крайности. Я следил за всеми его действиями затаив дыхание. Он опять обратился к пленкам и перешел к еще одному прибору. Это была установка для катодного распыления. На бесцветную пленку, снятую с пурпурной розетки, Холмс осадил золото, и она тоже запылала пурпурной окраской.
— Ну вот, — сказал Холмс, — теперь очевидно, что пурпурная окраска образовалась от присутствия железа в золоте. Однако — продолжим.
В маленьком тигелечке он приготовил сплав чистого золота с одним процентом железа. Это уже не относилось к собственности Британского музея, и с ним он мог проделывать любые манипуляции. Из полученного сплава он аккуратно маленьким молоточком выковал диск и стал нагревать его слабым пламенем. Желтая поверхность диска скоро приобрела пурпурную окраску, такую же, как у экспонатов Британского музея. Я выразил свое нетерпение, сказав Холмсу, что теперь, видимо, узнавать нечего, ибо ясно, что пурпурная окраска возникает при термической обработке золота, содержащего железо. Однако Холмс, как я заметил, все еще не был удовлетворен. Он протравил участок поверхности полученного образца и поместил его в поле зрения металлографического микроскопа. Такое же проделал и с пурпурной розеткой из Британского музея. Параллельно этому он прокатал кусочек чистого золота и также рассмотрел его после протравки в микроскоп.
— Вот, Ватсон, обратите внимание на кристаллическую структуру поверхности. У чистого золота после прокатки без термической обработки видны мелкие кристаллы, а после термической обработки — крупные. Определенно, что пурпурные розетки при их изготовлении прошли термическую обработку. Если сказать точнее, они сначала были изготовлены, после чего термически обработаны. Загадка в том, как придавалась им такая оригинальная форма — бутончика, шарика на короткой ножке? Вы слышали что-нибудь, Ватсон, о плюющемся серебре?
Я ничего не знал о плюющемся серебре и не представлял себе, какое оно имеет отношение к украшениям из Британского музея.
— Видите ли, дорогой Ватсон, окись серебра в расплавленном состоянии поглощает большое количество кислорода — до двадцати с лишним объемов. Сама она разлагается при нагреве, и серебро восстанавливается до металла. Если расплавленное серебро после этого быстро охладить, то на его поверхности образуются наросты; расплавленное серебро разбрасывается во все стороны, как говорят специалисты, «плюется». Вызывается это поглощенным кислородом, выделяющимся при сжатии остывающего металла. Бутончики из Британского музея по своей форме очень похожи на брызги плюющегося серебра. Однако мы имеем дело не с серебром, а с золотом, за которым такого «каприза» никем замечено не было. Давайте снимем спектр с самой розетки, большого ущерба мы ей не нанесем, раз уж выявили, что окраска не поверхностная.
Он проделал все это очень тщательно и долго вглядывался в полученный спектр, засняв его на фотопластинку. Обнаружились очень слабые линии, которые нельзя было приписать ни одному из металлов.
— Поздравляю вас, Холмс, — сказал я, — вы, кажется, прославитесь открытием доселе неизвестного химического элемента!
Холмс посмотрел на меня без улыбки и пристально,
— Не иронизируйте и не торопитесь, Ватсон. Не к открытию элемента, а к разгадке тайны, мне думается, приближают нас эти слабые линии. Нам придется все же поработать отдельно с одним из этих пурпурных бутончиков.
Он поместил бутончик в трубочку из кварца и расплавил его в очень медленном потоке водорода, который подавал из стеклянного газгольдера. После охлаждения он внимательно изучил внутренние стенки кварцевой трубки.
— Вот, Ватсон, глядите сюда, — сказал он. — Видите в стороне от золота — два колечка? Это осадились пары каких-то двух элементов. Подозреваю мышьяк и серу. Я пока вас покину и побываю у хорошего знакомого — профессора минералогии. Надеюсь не задержаться, если застану его на месте.
Он ушел, а я стал размышлять о причине его интереса к составу золота Британского музея. Слов нет, испытания он вел увлекательные, но есть ли в них смысл для того расследования, которое он намерен провести для Кларка? Может быть, Холмс, имеющий недюжинные способности в своем деле и располагая высокими знаниями в химии, просто уступил своей последней страсти и не может остановиться?
Он появился примерно через полтора часа, и мы тут же вернулись к прерванному занятию.
— Посмотрите, Ватсон, на этого красавца, — сказал он мне, показывая кусочек какого-то минерала золотистого цвета. — Это аурипигмент, или сернистый мышьяк, внешний вид которого побуждал фальшивомонетчиков древности к поискам возможности фальсифицировать им золото, безуспешно правда.
Холмс отделил от принесенного еще меньший кусочек, истер его в агатовой ступке, после чего сплавил порошок с чистым золотом. Отставив огонь, он предоставил сплаву остывать. И тут вдруг золото начало «плеваться». Совсем так, как серебро, о котором он мне рассказывал. Застывшие капли были как раз той формы, что и украшения из Британского музея. Я видел, что Холмс был доволен, но он все не останавливался.
Полученные бутончики он подверг нагреву, и те засияли пурпурным цветом!
Вся эта увлекательная работа очень утомила меня, несмотря на то что роль моя была только подсобной. Я подавал то или другое по указанию Холмса, что-нибудь закреплял и вел запись всего проделанного. Холмс же работал сосредоточенно, с напряжением, все время растолковывал мне происходящее. Он потратил значительно больше сил, но я не заметил в нем признаков усталости. Тем не менее он, прибирая все на своем лабораторном столе, сказал мне:
— Кажется, Ватсон, мы выяснили здесь все, что можно, и нам пора отдохнуть и поужинать.
